Зимняя война. Дороги чужого севера - Александр Тамоников

– По маленькой, – проворчал он. – И боже упаси, если кто-то повторит.

Разведчики рассмеялись, извлекли бутыль с мутным содержимым и пустили по рукам. С учетом восемнадцати страждущих душ, действительно получилось по маленькой. Мечников отказался, быстро поел, быстро помылся. Потом облачился в шерстяное белье из комода на втором этаже – перед этим недоверчиво его осмотрел, обнюхал. Кошки скребли на душе, возник образ белокурой матроны с лучистыми глазами. Финки в общей массе не красавицы, но, видимо, случаются исключения… Никита держал дистанцию, поручив командирам отделений контролировать веселье. Чтобы через час все были в форме, спать одетыми, держа при себе оружие, и не тянуть с отходом ко сну – утром рано вставать! Да не расслабляться, а то какие из вас вояки! Он сидел в натопленной комнате, примыкающей к входной двери, курил в открытую форточку. Из темнеющего неба сыпались пушистые снежинки, за оградой гудели моторы – шли грузовики, тягачи тянули орудия на северную окраину городка.

Мечников вдруг вспомнил свое детство, о котором никогда никому не рассказывал. Перед глазами всплыла картинка: над ним склонялась женщина в шерстяном пальто, на ней была шапка из дорогого меха, горло обмотано пушистым клетчатым шарфом. Она держала его на руках, куда-то быстро несла, плакала, а он уже был не младенец, болтал ногами, чувствовал невыразимый страх, льнул к этой женщине – такой единственной и родной. Никита помнил выстрелы, визг тормозов автомобиля, женщину окружили люди в фуражках и с погонами на плечах. Мелькали деревья, трещали револьверы, женщина, которая его тащила, споткнулась. Никита ревел, прижимался к ней, тряс. Вокруг были люди, выл мужчина, упавший на колени, – Никита помнил исходящий от него запах: кожа, грубое сукно, пот. В память врезался истошный крик: «Штабс-капитан, хватит, найдите в себе мужество! Надежда Викторовна мертва, а ваш сын еще жив! Надо уходить, эти сволочи через минуту будут здесь! » Потом опять гремели выстрелы, что-то взрывалось, все вертелось, и маленький мальчик умирал от обуявшего его ужаса. Его ли это воспоминания? Кто были эти люди? Последний всплеск в голове: ночной лес, он бежит, подвывая от страха, вязнет в черном, еще не растаявшем снегу… Много лет спустя он даже боялся об этом думать. Мальчика отдали в детдом, но перед этим была больница, где лежали другие дети, странные плакаты и транспаранты на стенах, командные голоса персонала. Детские воспоминания почти стерлись, осталась лишь упомянутая сцена, не дававшая ему покоя, а еще как мама говорила, что ему шесть лет… Это Никита помнил точно, а все остальное накрыла волна беспамятства: кто он такой, имя, фамилия, происхождение… Дети за грехи отцов не отвечали – лозунг был формальный, но иногда работал. Над именем и фамилией долго не мудрили. Никитой Мечниковым звали жителя деревни, который нашел его в лесу под Царским Селом и привез в городской детский приемник. Детский дом под Ленинградом, речевки, лозунги, прописные марксистские истины, вбиваемые в голову с малых лет. Там же школа, мастерские при школе. Военный коммунизм был везде – даже в детских домах. А когда прошла его эпоха – путевка в жизнь, свобода, высшее техническое училище в городе на Неве. Учебу бросил через год – не его стезя. Манила офицерская карьера. Служба в армии в Приволжском военном округе, поступление в военное училище. Он с упорством проходил все тяготы, выпустился с отличием. Попал в разведку, бои на озере Хасан, где взвод, которым он командовал, понес потери, но выявил за сопками замаскированные огневые точки японцев, сильно мешающие жить советским войскам, и артиллерия благополучно их разнесла. Именные часы от командования, короткий отпуск, за который он не только не решил проблемы с личной жизнью, а только усугубил существующие. Полностью отдался службе, молодой еще – успеет обзавестись семьей. Перевод в Ленинградский военный округ, серьезные проблемы с буржуазной Финляндией, чьи войска стояли в 90 километрах от Ленинграда и создавали символу Советской власти серьезную угрозу…

…Около полуночи прибыл посыльный от командира роты Покровского. Капитан желал его видеть. Покровский и политрук Зимин расположились в домике через дорогу. Двор был завален снегом. Участок пустовал еще до появления советских войск. Передвигаться по городу было странно – ни одного местного жителя, только военные. Ожидалось прибытие роты НКВД, призванной взять город под контроль. А потом, по мере отдаления линии фронта, предстояло сформироваться подобию гражданской власти, могли вернуться отдельные жители…

– Отдыхают твои люди, старший лейтенант? – поинтересовался Покровский, расстилая в натопленной комнате карту. – Хорошо, пусть отдыхают, силы ребятам не помешают. Смотри сюда, – ткнул он пальцем в карту. – Как видишь, полная муть. На север лишь одна дорога, по крайней мере из тех, по которой можно пройти и проехать. До Кохтлы десять верст. Про эту местность мы ничего не знаем… впрочем, как и всегда. Из карты явствует, что это сплошные леса и несколько извилистых озер. Вот здесь, через три километра, слева по ходу движения – деревня Каллела, надо полагать, оставленная жителями. Про другие населенные пункты сведений нет – возможно, они отсутствуют, но скорее всего не обозначены на карте. Командование полка получило приказ: с раннего утра выдвигаться вперед, не дожидаясь, пока подтянутся соседи.

– Опасно, товарищ капитан, – задумчиво изрек Мечников. – Про партизанскую тактику финнов мы знаем не понаслышке. Тем более здесь, где только одна дорога…

– Разумеется, опасно, – пожал плечами Покровский. – Война – это вообще опасное дело. А чтобы уменьшить риск, существует разведка. Мы опрашивали местных жителей… до того, как всех отправили в тыл, а их насобирали в этом городке душ семьдесят – в основном женщины и дети. Финский батальон, державший высоту, снялся с позиций примерно в пять утра. Все сделали тихо, грамотно, мы сидели в полутора верстах и в ус не дули. В этом не грех у финнов и поучиться… В начале шестого финские части прошли через город и растворились в северном лесу. При этом, по свидетельствам очевидцев, они меньше всего напоминали деморализованное войско Наполеона у Березины. Тащили все вооружение, пулеметы, минометы, ящики с патронами. Автомобильной техники у них не было, но имелись сани, запряженные лошадьми. Единственная грузовая машина ушла перед проходом всей колонны – мы полагаем, что с ранеными. Лыжников там не было, и это хорошо…

– Они уже дошли до Кохтлы, – резюмировал Мечников. – А возможно, рассосались по лесам, поставили ловушки и ждут, когда мы пойдем по единственной дороге.

– Давай не будем каркать, – поморщился Покровский. – Взводы Овчинникова и Лозового, соблюдая меры предосторожности, углубились в лес километра на два и никого не встретили. Выявили две мины на проезжей части, о чем впоследствии доложили саперам. Последние пойдут перед колонной, будут обезвреживать взрывные устройства. Я оставил в лесу несколько дозоров, в случае опасности они откроют огонь, и на северной окраине их услышат. Полк выступает в семь утра, перед рассветом. Твоему взводу особая задача. Получите лыжи… мы тут собрали кое-что по домам. Маскхалаты, автоматы «Суоми» – внешне вы не должны отличаться от финских лыжников. Хотя бы временно их можно ввести в заблуждение. Выдвигаетесь по лесу вдоль дороги – на проезжую часть не выходить. В лес не углубляться – в этом нет смысла. В случае опасности отгоняете противника, отвлекаете на себя. Каждые четверть часа отправляешь посыльных в тыл – я буду идти в голове колонны.