Одно сердце на двоих - Александр Тамоников

– Почти десять тысяч.

– Что? Человеку, который не может работать, десять тысяч?

– А как обычные пенсионеры живут? У Марии Алексеевны восемь тысяч с небольшим. Ну а насчет работы скажу, что руки-то у меня двигаются. Значит, чем-то заниматься могу.

– Охренеть! Ну и государство у нас.

– Я тебе словно Америку открыл.

– Ты и открыл. Беспредел полный. Ладно, пора мне.

– Удачи!

– Спасибо!

Галдин посадил собаку в «Ниву» и двинулся по маршруту, указанному Дуневичем. Из деревни его никто не видел, хотя это было не важно. От Марии Алексеевны народ узнает, что к Славику друг приехал, так что особо шифроваться не имело смысла.

До села он доехал за пятнадцать минут и остановил машину на задворках. Вадим приказал Султану охранять ее и двинулся по проулку, который заканчивался магазином и домом участкового. По «УАЗу», стоявшему у ворот, он понял, что тот у себя.

Галдин зашел во двор, поднялся на крыльцо и для приличия постучал в дверь, ведущую в сени, хотя и видел, что она не запрета.

– Иду! – раздался молодой голос.

На пороге появился стройный офицер полиции.

– Здравствуй, лейтенант, – поприветствовал его Галдин.

– Мы знакомы?

– Долго ли это сделать?

– Не знакомы, и уже так фамильярно?

– А как мне к тебе обращаться? «Здравия желаю, товарищ лейтенант Михаил Борисов», да? Пожалуйста…

Участковый прервал сапера:

– Не надо. Кто ты?

– Друг небезызвестного тебе Вячеслава Дуневича.

Участковый сразу помрачнел.

– А у друга есть документы?

– Ну а как же? Ехать к тебе без документов глупо.

– Покажи.

Вадим достал удостоверение, передал участковому.

Тот внимательно посмотрел документ и проговорил:

– Значит, старший лейтенант отряда гуманитарного разминирования МЧС Галдин Вадим Денисович. Серьезное подразделение представляешь, смотрел по телевидению сюжет о вашей работе в Сирии.

– Мы работаем не только там. По всему миру. Но крайняя командировка была именно в Сирию. Я прилетел оттуда, получил отпуск… Слушай, ты так и будешь держать меня на крыльце? В доме тебя ждет очаровательная дама, что афишировать нежелательно?

– Какая дама? Один я, проходи.

Галдин зашел в дом.

Большая комната у участкового выглядела очень неплохо. Раскладной диван, кресла, между ними журнальный столик, телевизор на стене, оклеенной довольно дорогими обоями. На окнах тюль и шторы, на полу ковер. Много фотографий, в правом углу икона с лампадой.

Хозяин указал гостю на кресло у журнального столика.

– Присаживайся, сапер. У меня не курят, так что не обессудь.

– Ничего, нормально.

– Ты приехал по поводу Славика?

– Да. Объясни мне, представитель власти, как это получается, что в свободной, демократической стране процветает рабство? Почему здесь безнаказанно калечат и убивают людей? Или у вас тут зона, свободная от закона?

Борисов вздохнул.

– Не сыпь мне соль на рану, старлей. Ты думаешь, я куплен Сухобоковым?

– Нет. Поэтому я и приехал к тебе, а не к Гвоздеву.

– Славик уже рассказал о трагедии?

– О преступлении.

– Преступником человека может назвать только суд.

– Тогда о беспределе, который творится в Санино.

– А что я могу сделать, если у Сухобокова все схвачено? Глава поселения у него мальчик на побегушках, крыша в области и в Москве. Вступив в должность, я запросил у начальства разрешение на проверку информации о незаконном содержании Елены Дуневич в поместье Сухобокова. А мне в ответ: «Тебе на участке заняться больше нечем? К Сухобокову не лезь! Человек деньги на храмы и детский дом тратит, исправно платит налоги, строит дешевое жилье. Какое незаконное содержание? Не суйся! Самогонщиков лови, бытовуху разгребай. И чтобы показатели на высоте были! »

Галдин кивнул и сказал:

– Ты, разумеется, так и сделал.

– Не угадал. Поехал я к Сухобокову в воскресенье, он тогда как раз прикатил на выходные один, без компании. Так меня дальше ворот не пустили. Гвоздев мне так и сказал: «Куда ты лезешь, лейтенант? Хочешь, не начав служить, закончить карьеру? Так мой босс тебе это быстро организует». А на следующий день звонок из райотдела и мат-перемат начальника. Дескать, что ты творишь на участке? Или не понял того, что тебе было сказано? В общем, получил я по самое не могу, огреб первый свой выговор.

– Ясно. Погоны да оклад, который в районе больше нигде не получишь, конечно, важнее того, что один мужик стал инвалидом, другого убили, а женщина находится в сексуальном рабстве. Своя рубаха, как говорится, к телу ближе. Вот только как ты, вроде нормальный мужик, со всем этим жить будешь? Или, как Гвоздев, пойдешь в услужение к Сухобокову? Тот тебя примет и доплачивать будет.

Участковый резко встал и заявил:

– Ты, старлей, говори, да не заговаривайся. В услужение я ни к кому идти не собираюсь, как и бросать это дело. Только пока нет у меня возможности начать расследование. Да и официального повода. Я же просил Дуневича написать заявление…

– Он уже писал Гвоздеву.

– А надо мне.

– И что ты с ним сделаешь? Отвезешь начальнику, так? А он свернет его в трубочку и тебе в задницу засунет.

– Не борзей и слова подбирай. Я нашел бы, что сделать с заявлением. В полиции, даже областной, далеко не все продажные, много и порядочных офицеров. Новый начальник УВД из Москвы прибыл. К нему поехал бы. Но не поверил мне Дуневич.

– А ты поверил бы?

– Черт его знает, если честно.

– Вот именно. Но хорошо хоть то, что ты хочешь добиться справедливости. Я вот тоже этого желаю и добьюсь. Но мне нужны союзники. Ты среди них?

– Среди них. Что собираешься делать?

– Есть мыслишки, но четкого плана нет.

– Уговори Дуневича написать заявление.

– А смысл? Нет, Миша, официально снять проблему не получится. Не потому, что законы у нас плохие. Тебе просто не дадут ими воспользоваться. Допустим, будет заява, ты попадешь к новому начальнику УВД, тот выслушает тебя. Дальше что?

– Даст соответствующее указание начальнику районного отдела.