Семь клинков во мраке - Сэм Сайкс

– Ага, ну, – я полезла под плащ, – так, мимо проезжала.

Отважный напрягся. Двое стражей по бокам от стола – высокий парнишка, короткостриженый, с приятным лицом, и низкорослая, хмурая женщина – взяли штык-ружья наизготовку. Я подняла свободную руку, мол, пришла с миром, достала свернутый лист бумаги, бросила его на столешницу.

– И я знаю, как ты любишь сюрпризы, – продолжила я с усмешкой.

– Ненавижу сюрпризы, – проворчал Отважный, но лист взял, развернул и, пробежав взглядом по буквам «СМЕРТНЫЙ ПРИГОВОР» вверху, фыркнул. – Что ж. Фантом мертв.

– Из твоих уст, Отважный, все звучит так обыденно. – Я уперлась одной ладонью в стол, а другой очертила в воздухе широкую линию. – Дайга Фантом, скиталец и убийца, изгой и бандит, враг в равной мере как Революции, так Империума и Обители, занял место за черным столом, пав в героической схватке с местной героиней, невероятно умной и притягательной охотницей за головами, Сэл Какофонией. – Я одарила сержанта гадкой ухмылкой. – Разве так не более захватывающе?

– Претенциозно. И ты использовала «героически» и «героиня» в одном предложении. Повторы.

Отважный читал много книг. Наверное, поэтому и был всегда такой злой.

– Скорее так: «Местная негодяйка решает прервать важные революционные дела, получает плату, а потом убирается прочь и, хотелось бы надеяться, попадает под проезжающий мимо экипаж и/или спивается до смерти там, где мне не придется возиться с ее трупом».

– Хм-м. – Я задумчиво погладила подбородок. – О моей красоте, правда, ни слова, но самая важная деталь на месте.

– Заметила, как я разнообразил варианты твоей смерти? Неплохой штрих, как мне подумалось.

– Ага, ты как всегда прямолинеен, Отважный. – Я выдернула кинжал из столешницы, повертела в пальцах, как монету. – Именно поэтому я и знаю, что Дайга – далеко не простой изгой, за которым ты отправил бы патруль. – Я подалась ближе, продемонстрировала сержанту кинжал. – Даже если он не убивал десятки солдат и не грабил склады, он был имперцем. Из числа лучших, между прочим. И даже если бы он не стал скитальцем, само его присутствие на твоей земле было оскорблением, пятном на твоей репутации, которое ты никак не мог оттереть.

С таким лицом, как у Отважного, отлично убивать, но плохо играть в карты. Губы под усами скривились уродливым шрамом. Брови с каждым моим словом хмурились все сильнее. А вена на лбу, которая появлялась всякий раз, как я оказывалась поблизости, выглядела так, будто вот-вот лопнет.

– К счастью, для этого у тебя есть прелестная дама вроде меня. – Я подкинула кинжал вверх, поймала за эфес. – Так почему бы тебе не заплатить мне то, что причитается, за твою грязную работенку? Потом можешь валить и кропать важный служебный отчет Уэйлессу, и мне без разницы, что ты там напишешь по поводу смерти Дайги.

Я знаю о драгоценной этике Революции все. Великий Генерал диктует тысячи правил – что выращивать, что есть, как трахаться и так далее. И в самом верху, как раз под «убивать всех контрреволюционеров», значится: «не связываться со скитальцами», то есть с такими, как я. Однако нельзя выжить в стольких битвах – как сделал Отважный, – не будучи человеком практичным.

Этики у человека практичного нет; у него есть обязанности. И их нужно выполнять.

Именно поэтому Отважный глубоко вздохнул. Перестал кривить губы и хмурить брови, и на лице его застыло ледяное спокойствие. Вена на лбу продолжила биться, подтверждая, что козыри по-прежнему у меня.

– За устранение врага Славной Революции Кулака и Пламени, – выдавил он так, словно каждое слово вытягивало с собой по зубу, – одобренное и засвидетельствованное офицером Ставки Командования, я уполномочен выдать награду в двадцать тысяч векселей.

– Векселей? – Учитывая, что окружали меня люди, увешанные сталью, которую с удовольствием могли бы против меня использовать, смеяться так громко, наверное, не стоило. – Это, конечно, очень любезно – предлагать мне ваши революционные бумажные деньги, но, боюсь, острой нужды подтереть задницу я пока не испытываю. А значит, – я цокнула языком, – вынуждена требовать металл.

Отважный дернул усами.

– Сколько?

– Десять наклов. И фемур. Не меньше.

– Десять? ! – Ледяное спокойствие не растаяло – оно взорвалось тысячей осколков. – Ты скитальца убила, а не мертвеца из проклятой могилы подняла! Требовать такую сумму металлом – это… это…

– Сэр?

К нему наклонился страж – высокий и миловидный – и заговорил, пытаясь шептать. Правда, голос его явно не был привычен к мягкости, поэтому я слышала каждое слово.

– Фантом и в самом деле серьезно мешал нашим действиям на этих землях. Высшее командование даже выражало недовольство нашими безуспешными попытками с ним справиться. И он, возможно, был связан со Старко…

Отважный сердито взглянул на него. Парень тут же кашлянул и, выпрямившись, уставился перед собой.

– Если цена слишком уж высока, – задумчиво промурлыкала я, – всегда могу проверить, сколько заплатит Империум. Тут, в городе, к слову, как раз есть человек Императрицы.

Люди с обязанностями, сверх того, непременно отчитываются другим. А те другие зачастую не обременены ни этикой, ни обязанностями, зато обладают непомерной гордостью, которую сильно ранит, скажем, проигрыш вожделенного трофея заклятым врагам из-за излишней бережливости.

Поэтому спустя минуту Отважный посмотрел на меня так, словно решил обойтись без петли и задушить меня голыми руками, а спустя пять минут я вышла из его Ставки с карманом, полным металла.

* * *

Шрам оправдывает свое название по сотне разных причин, но мое любимое объяснение вот какое.

Империум на востоке и Революция на западе – это пальцы, что сжимают его, пока он не лопнет. А фригольды – это кровь, что из него хлещет.

Названы они так якобы потому, что не присягают на верность ни одной из сторон; изначально они появились как пристанища бандитов, убийц и прочих отбросов, для которых Шрам был тем местом, куда можно сбежать или где можно поживиться. В конце концов эти мерзавцы обнаружили, что ремесло и коммерция куда выгоднее грабежа и работорговли, и в Шраме воцарилось подобие порядка. В каждом городе свои законы, которые устанавливает правящий барон, но есть один общий – одинаково презирать как Империум, так и Революцию.