Семь клинков во мраке - Сэм Сайкс

Третта кивнула.

Шпионы-ноли в столице докладывали Уэйлессу о неумолимо растущем недовольстве среди магов Империи. Как только раскрылось, что будущий Император, юный Алтон, совершенно не обладает магическим даром, они подняли восстание.

Сие было доказательством, как утверждали философы Революции, неимоверного высокомерия Империума. Маги едва считали нолей людьми и не стали бы подчиняться одному из них. На одной чаше весов оказались десять тысяч лет верности империи, которую они выстроили. На другой – десять тысяч лет власти. И маги сделали свой выбор.

Они выбрали войну.

Одни открыто бунтовали и нападали на бывших товарищей. Другие без лишнего шума ускользали в Шрам, становились скитальцами, искали наживы.

Однако некоторых не устраивало ни то, ни другое.

Заговор был окутан туманом. План свержения правящей семьи и коронации полноценного мага так и не был раскрыт полностью, или его подробности не вышли за стены дворца. Известно лишь следующее: тридцать четыре мага, самых умных, самых талантливых и самых приближенных к Императрице, подняли тайное восстание, дабы убить ее, наследника и придворных, но не преуспели.

Хотя после поражения пленить их не удалось, революционеры Уэйлесса не могли не воспользоваться ситуацией. В начавшейся неразберихе Революция добилась существенных успехов – и за некоторыми стояла сама Третта.

Хорошие были времена.

Разумеется, пока эти тридцать четыре мага не появились вновь уже в Шраме, и Уэйлесс вдруг столкнулся со столь могущественными скитальцами, каких прежде еще не встречал.

– Обойдемся без пересказа, – произнесла Сэл. – Ты образованная женщина и несомненно знаешь, что стряслось с самим Заговором. – Усмешка перечеркнула ее лицо новым шрамом. – А я образованная женщина и знаю, что ваш Славный Генерал охотится на заговорщиков с тех самых пор, как они сбежали в Шрам.

– Революция полна решимости предать правосудию всю имперскую шваль до одного, – прорычала в ответ Третта. – Заговорщиков, скитальцев… – Следующее слово она и вовсе выплюнула. – Ненавистную преступницу Алое Облако…

– Алое Облако? – усмехнулась Сэл. – Ох, ну ни хера, если б я могла выдать тебе ее, мы б тут сейчас не беседовали, правда? Сложно было бы разговаривать, пока ты меня из благодарности зацеловывала бы, и все дела.

Третта сощурилась. Наверное, стоило ударить пленницу посильнее.

– Как, говоришь, твоя фамилия? – спросила Сэл. – Суровая?

Третта удивленно моргнула.

– Не припоминаю, чтобы назвала ее тебе, но да. Суровая.

– Суровая, Суровая… – Сэл задумчиво постучала пальцем по подбородку, кандалы звякнули. – Выше, чем Гордые, но ниже, чем Отважные, и куда ниже, чем Милосердные. Твоя семья, должно быть, запоздала на Революцию? – Пленница ухмыльнулась. – Поэтому Генерал дал твоему отцу имя Суровый.

– Тебе знакома Революционная история, – отметила Третта.

– Революция все еще юна, по крайней мере, в сравнении с Империумом. Не слишком долгая история. Но я определенно знаю, что ваш Генерал награждает любого, кто принесет ему сведения о заговорщиках. – Сэл цокнула языком. – Что он предложил бы тебе, военный губернатор Суровая? Новый пост? Новый чин? – Она заломила бровь. – Или новое имя?

В глазах Сэл больше не было пустоты. И Третта поняла, что сменившее ее хищное лукавство ей нравилось куда меньше.

– Продвижение по службе – это хорошо, спору нет, но с твоей смертью все кончится, верно? А вот имя… – Сэл усмехнулась, скрестила руки на груди, откинулась на спинку стула. – О, это уже новый чин для всей твоей семьи, правда? Военный губернатор Суровая достигла высот, но военный губернатор Лютая или Милосердная пробьет сраные облака, м-м? Больше продовольствия для супруга, доктора понадежней для занемогшего отца, школа получше для сына.

– У меня нет детей.

– Да плевать, я…

– И мой отец в превосходном здравии.

– Ладно-ладно, не цепляйся. Суть в том, что твой Генерал сделает из тебя по меньшей мере Отважную, когда получит сведения, что хотя бы один из заговорщиков точно мертв. А в твоих руках, милая моя, девчонка, которая может рассказать, что случилось с семерыми.

– Ты утверждаешь, что семеро из них мертвы.

– Я этого не говорила.

– Значит, живы?

– И этого не говорила.

– У меня нет времени на твои словесные игры, – прорычала Третта.

Смех Сэл прозвучал дорогим винным бокалом, разбившимся о холодные камни пола.

– Ладно, ладно. Но вот что я скажу наверняка. Убьешь меня сейчас – никогда не узнаешь, что с ними стряслось. И с Нижеградом. И с Кэвриком.

– Найдется тот, кто знает. – Третта попыталась улыбнуться, однако с непривычки вышло неловко. – Ты только что призналась в сговоре с разыскиваемой преступницей, Двадцать-Две-Мертвые-Розы-в-Надтреснутой-Фарфоровой-Вазе, и выдала ее жилище. Мы можем ее отыскать.

– Вы, безусловно, можете, кхм, поискать. Однако женщина, которая считает, что две фразы – это уже словесная игра, ее не отыщет. Что найдешь в тлеющей воронке на месте ее лавки в Нижеграде – все твое, милости просим. Ты скорее себя угробишь, чем обнаружишь хотя бы след.

– Тогда найдем по настоящему имени. Лиетт.

– Не найдете.

Третта зарычала.

– И почему же?

Усмешка Сэл смягчилась, стала отчужденной, усталой. Пленница опустила взгляд на свои руки и прошептала:

– Потому что это имя она называла только мне.

– Надо было убить тебя из принципа! – рявкнула Третта. – Столь наглое существо не имеет права на жизнь.

– Я-то не против. Но не думаю, что ваш Генерал обрадуется, когда узнает, что у тебя была возможность узнать, что случилось аж с семью заговорщиками, а ты ее похерила, убив меня.

– Не притворяйся, что знаешь, как мы действуем, – ухмыльнулась Третта. – Не веришь же ты, что Генерал хоть на мгновение задумается об очередном мертвом скитальце.

– Ну, никогда не брала на себя смелость утверждать, что постигла все премудрости вашей дивно досточтимой Революции, или похер какими прилагательными вы там ее называете. Я могу не знать, но слышать. И я слышала, что только за последний год ваш милостивый Генерал три раза проводил чистку личного состава. – Сэл лениво улыбнулась. – Человек, достаточно мнительный, чтобы трижды убить лучшего друга, способен в итоге выяснить что угодно. Или ты искренне считаешь, что твои солдаты отчитываются тебе – и тебе одной?