Мятежный век - Питер Акройд

Кроме того, она породила волну публикаций о религии на английском языке. Как сказал Роберт Бёртон в предисловии к «Анатомии меланхолии», богословским книгам не было конца. «Появилось столько книг этого рода, столько комментариев, трактатов, статей, пояснений и проповедей, что целые упряжки быков не смогут их увезти». Было также множество памфлетов религиозной направленности, в которых повествовалось о чудесах, являющих Божий Промысел, и о страшной судьбе врагов Господней воли.

Яков подкрепил приверженность протестантству еще одной мерой. Весной 1611 года преемником Ричарда Бэнкрофта на посту архиепископа Кентерберийского был назначен Джордж Эббот. Главным качеством кандидата для этого назначения послужило то, что после убийства Генриха IV Эббот оказывал постоянное и безжалостное противодействие католичеству. К тому моменту он уже сыграл ведущую роль в судебном преследовании двух священников Римско-католической церкви, которых впоследствии казнили в Тайберне.

Так ранней весной 1612 года два последних человека, обвиняемых в ереси, были приговорены к смерти. Эдвард Уайтмэн высказал мнение, что Христос был «обыкновенным смертным, а не Богом и человеком в одном лице», а он сам и есть ветхозаветный Мессия. Бартоломью Лигейт проповедовал против обрядов и представлений государственной Церкви, а также признался королю, что не молился семь лет. Яков выгнал его: «Прочь, подлейшее существо! Никто не скажет, что я позволил пребывать передо мной человеку, который ни разу не молился нашему Спасителю целых семь лет». Лигейта сожгли на костре в Смитфилде в марте 1612 года, а Уайтмэн последовал за ним в огонь через месяц в Личфилде. Уайтмэн прославился, если можно так выразиться, как последний сожженный в Англии еретик.

Вспомним здесь и еще одного врага государства или, по меньшей мере, нарушителя приличий. Джон Чемберлен рассказывает, что в феврале 1612 года Молл Катперс, «печально известную проститутку, которая обычно ходила в мужской одежде», привели к собору Святого Павла, «где она горько плакала и, казалось, искренне каялась; но позже ее раскаяние вызвало сомнение, потому что обнаружилось, что перед этим она выпила три кварты вина». Вот достойная виньетка к рассказу о Лондоне времен Якова I.

5. Ангелоликий Стини

Летом 1612 года король Яков отправился в месячную поездку по стране, включавшую посещение городов Лестер, Лафборо, Ноттингем и Ньюарк. Повсюду он мог видеть свидетельства благополучия и спокойствия государства. Мир с Испанией и торговое соглашение с Францией дали толчок коммерческой деятельности, а несколько хороших урожаев поддержали это счастливое положение вещей. Молочные продукты из графств Эссекс, Уилтшир и Йоркшир хлынули в Лондон; шерсть на экспорт из Уилтшира и Нортгемптоншира прибывала в порты; крупный рогатый скот из Северного Уэльса и Шотландии, овец из Котсуолдса гнали на большой рынок Смитфилда.

Развивались и другие отрасли хозяйства. «Исправьте ваши карты, – написал поэт Джон Кливленд. – Ньюкасл стал Перу». Другими словами, уголь в Ньюкасле был в таком же изобилии и цене, как серебро в Перу. Его добыча возрастала с каждым годом, а торговцы углем заключали громкие сделки на Бирже в Биллингсгейте. За сто лет с 1540 года производство черного металла тоже выросло по объему в пять раз. Из порта Бристоля отплывали шеффилдские ножи и корнуоллское олово в обмен на сахар и зерновые из Америки. Норидж служил безопасным прибежищем для ткачей, высланных из Франции и Германии, а Честер контролировал торговлю с Ирландией.

Борьба с монополиями, начавшаяся в конце правления королевы Елизаветы, сыграла свою роль в экономике Англии. В декларации палаты общин 1604 года утверждалось, что «передача в руки нескольких людей продажи основных наиболее многочисленных товаров противоречит естественному праву и свободам подданных Английского королевства». Тем не менее по-прежнему выдавались патенты на такие виды деятельности, как осушение болот, выработка бумаги, добыча соли из морской воды, изготовление клинков и производство металла без древесного угля. Благосостояние монополистов говорит, по крайней мере, о разнообразии новых товаров и технологий.

Йомены возводили просторные и красивые особняки, а бедняки оставляли свои лачуги из тростника или дерева и строили небольшие кирпичные или каменные дома. Широко распространились кухни и отдельные спальни, вместо приставных лестниц появились постоянные, а стулья встали на место лавок. После смерти Елизаветы мода на комфортную жизнь продолжилась: люди почувствовали вкус к фаянсовой посуде взамен деревянной, со временем привыкли есть с применением ножа и вилки, а не кинжала и ложки. Неразумно было бы преувеличивать общее процветание страны: еще существовали районы ужасающей нищеты, особенно среди безземельных сельскохозяйственных работников и бродячих городских мастеровых. Однако условия общественной и предпринимательской жизни продолжали улучшаться.

Один министр не принял участия в поездке короля 1612 года. Роберт Сесил, граф Солсбери, скончался в конце мая от болезни, вызванной неизвестными причинами. Возможно, болезнь Сесила усугубил тот факт, что он знал, как раздражен король его неспособностью улучшить положение королевской казны. В своих бумагах Роберт Сесил хранил написанное по-итальянски письмо, в котором тех, кто любил сильных мира сего, сравнивали с гелиотропом – «пока светит солнце, гелиотроп смотрит на светило всеми своими открытыми соцветиями, но, когда солнце садится, он закрывает цветки и разворачивается в другую сторону». В конце он страстно желал, чтобы его жизнь, «полная забот и невзгод», наконец прекратилась. В любом случае горевали о нем недолго. События в Лондоне развивались таким образом, что даже если бы он был жив, то потерял бы свой авторитет и влияние. Друзей у него не осталось. Бен Джонсон заклеймил Солсбери следующим образом: он «никогда ни к какому человеку не проявлял интереса дольше, чем оставалась возможность его использовать».

Со смертью любого крупного руководителя всегда начинается схватка за его пост и функции. Фрэнсис Бэкон был одним из тех, кто надеялся, что кончина Солсбери станет возвышением для него самого. Да и король не печалился, что освободился от давления своего советника; теперь он мог, так сказать, править самостоятельно. Он полагал, что в состоянии быть собственным главным министром. В следующем году король, к своему большому неудовольствию, обнаружил, что Солсбери долгое время оказывал платные услуги Испании. На кого же вообще Яков мог положиться?

Роберт Карр, уже виконт Рочестер, был наперсником короля, а Генри Говард, граф Нортгемптон, стал главным министром нового правительства. Генри Говард собрал вокруг себя группу пэров и других аристократов. Некоторые из них были тайными католиками, и практически все благоволили испанцам. Против них в Советах при короле выступала протестантская и антииспанская партия под формальным руководством лорд-канцлера Эллзмира. Используя различия в позициях разобщенных советников, Яков был способен двигать страну вперед. Разным людям вменялись разные обязанности. Летом 1612 года Джон Чемберлен писал, что король «овладел искусством разрушать надежды людей и держать всех в постоянном тревожном ожидании».