Дар или проклятие - Евгения Горская

– Ужас, – согласилась Наташа, – она теперь тебя не съест, Марина-то?

– Пусть попробует! Я со своей работой справляюсь, какие ко мне претензии? Если я перед ней лебезить начну, только хуже будет. Тогда уж точно затопчет.

Наташа, как это часто бывало, порадовалась, что с женщинами-сотрудницами никаких дел не имеет, только здоровается да курит иногда.

– А Петра Михалыча Александрина все-таки опасается, – решила подруга. – Он тогда зашел к нам зачем-то, увидел ее и опешил прямо. И спрашивает, что это она тут делает? Александрина чуть сквозь землю не провалилась. «Я на минуточку! Я на минуточку! » А сама часа полтора сидела, не меньше. Петр с Мариной стали что-то обсуждать, а Александрина шубу схватила и смылась сразу. Ты представляешь, на улице семь градусов тепла, а она в шубе?

– Да-а? – удивилась Наташа. – А какая шуба?

– Не знаю. Похоже на норку, но не норка. Светлая. Вообще-то это не шуба, а накидка. Красивая.

Они еще поболтали немного, потом Наташа вымыла чашки, пошла к себе, снова уселась перед компьютером, надела наушники и только теперь поняла, что очень хочет, чтобы Вадим ее встретил после работы.

Виктор позвонил уже в конце рабочего дня. Наташа долго смотрела на голубой экранчик телефона, как будто на нее напал ступор. Она всегда считала мужа родным человеком. Она стирала его одежду, гладила рубашки, беспокоилась, когда он задерживался допоздна, смеялась, когда он шутил, и раздражалась, когда он ныл, как позавчера вечером. Она никогда не думала, что он сможет привести в их дом Катю.

– Ты не считаешь, что нам нужно поговорить? – после небольшого молчания спросил муж.

Трудно сказать, чего Наташа ждала, но почему-то после этих слов ей сразу стало легче, ком, сжавший горло, растаял, и она поняла, что все сделала правильно.

– Не считаю.

Он молчал, и тогда Наташа попросила:

– Витя, ты больше не звони. Это ни к чему не приведет. Не звони, не надо трепать друг другу нервы.

– Ну, как знаешь, – грустно произнес муж, и в трубке послышались короткие гудки.

А ведь Наташа обрадовалась ему утром, неожиданно понял Вершинин. Странно, Вадиму казалось, что он совсем о ней не думает. Тут ему стало так радостно, что он готов был расцеловать полную пожилую монтажницу Галину Сергеевну, которая весь день мельтешила около установки, боясь его недовольства.

– Отлично сделано, Галина Сергеевна, – успокоил ее он.

– Что с тобой, Вадим? – спросила та, внимательно его разглядывая.

– А что? .. – не понял он.

– Какой-то ты чудной сегодня. Не такой, как всегда.

Он пожал плечами, а потом не выдержал и спросил:

– Какой?

– Как будто влюбился. – Она засмеялась, а Вершинин испугался, что Наташа не обрадуется ему вечером, когда он будет ждать ее после работы, и ему уже никогда не будет так радостно, как сейчас.

Он опять пожал плечами и повернулся к надоевшей установке.

Надо было спросить ее телефон и узнать, когда она кончает работать, а он не узнал.

Еще ему очень не нравилось, что Наташа улыбалась кому-то, разговаривая по телефону утром.

Вершинин ждал ее уже давно, часа полтора. Смотрел на вход большого офисного здания, боялся ее пропустить, боялся, что Наташа уже ушла, а он не может ей позвонить, и его очень страшило, что она ему не обрадуется.

А когда наконец увидел ее на ступенях крыльца, так обрадовался сам, что как будто чудом мгновенно оказался перед ней и забыл посмотреть, радуется она ему или нет.

Он улыбнулся и молча пошел к машине, пропустив Наташу чуть вперед, и только когда они уже уселись, сказал:

– Наташ, мы сейчас поедем к тебе, ты соберешь вещи и поживешь у меня. Тебе нельзя оставаться одной. Выясним, кто стрелял, в кого, зачем, тогда вернешься домой.

Наташа хотела сказать, что это глупо, ни на что не похоже, стрелять в нее никто не мог, и она не собирается уезжать из собственной квартиры, но молчала.

За нее никто, никогда и ничего не решал, разве что родители в детстве. С Виктором ей все приходилось решать самой. Куда ехать в отпуск, в какой ресторан пойти пообедать и какую еду заказать. Она решала, куда ехать отдыхать, и Виктор дотошно выяснял, сравнила ли она цены в отелях, и сокрушался, что будет очень жарко. Она выбирала ресторан, и он выяснял, уверена ли она, что их там не отравят. Наташа знала, что спрашивать его, куда поехать и где пообедать, бесполезно, потому что он тут же обижался неизвестно на что и потом долго на нее дулся.

Ему никогда не пришло бы в голову предложить ей уехать из собственной квартиры, пока он не выяснит, кто и зачем стрелял. Он бы у Наташи спрашивал, кто же в нее стрелял и что им теперь в связи с этим делать.

Она молчала, и Вершинин сказал:

– У меня большая квартира, разместимся.

– Нет, Вадим, спасибо. Это невозможно. Я буду жить дома. И не стрелял в меня никто, не придумывайте.

Он вздохнул, и она поняла, что вздохнул неодобрительно. И удивилась тому, что так отлично чувствует его настроение.

Машин, как и утром, было немного, и они небыстро, со скоростью потока, поехали.

Неожиданно Вадим резко остановил свою «Хонду» и подал ее назад, к автобусной остановке, на которой тусовались грязные личности, то ли бомжи, то ли просто законченные алкоголики, смеялись, матерились, передавали друг другу бутылку. Прохожие обходили остановку стороной.

– Это моя мать, – хмуро произнес он, глядя прямо перед собой.

– Что? – не поняла Наташа.

– Там, – он смотрел все так же прямо перед собой, – я ее ненавижу.

Наташа посмотрела на бомжей-алкоголиков и разглядела среди них женщину. Вадим все так же не поворачивал головы и был, казалось, совершенно спокоен, но Наташе, косившейся на его упрямо сжатые губы, вдруг почти до слез захотелось погладить его по коротко стриженным волосам, как маленького.

– Это великий грех.

– Ты веруешь?

– Нет.