Расплата - Ирса Сигурдардоттир

Ветер вдруг стих, и горячий пар из-под крышки поднялся к лицу Хюльдара. Поднялся, принеся с собой железистый привкус крови.

Он вскочил, торопливо повернул крепления и поднял крышку. В окно наверху требовательно постучали.

Ему понадобилось не больше двух-трех секунд, чтобы понять, что именно плавает в воде, но как только мозг переработал получаемую информацию, Хюльдар отшатнулся и выронил тяжелую крышку. Ветер, воспользовавшись шансом, налетел с такой яростью, что петли не выдержали. Крышка заерзала, повиснув на единственном креплении. Но когда Хюльдар взглянул вверх, чтобы увидеть реакцию Бенедикта, лицо старика выражало не гнев, но изумление. Изумление и ужас.

Ухватившись за болтающуюся крышку, Хюльдар попытался вернуть ее на место и, собравшись с силами, позвал на помощь Эртлу и Гвюдлёйгюра. Снова налетел ветер. Мышцы горели от напряжения, глаза слезились, а Хюльдар не мог даже поднять руку. В какой-то момент он пожалел, что не сидит в офисе, разбираясь в банальной школьной загадке.

Потому что там, в окрашенной красным воде, плавали две человеческие руки.

Глава 2

В Доме ребенка уже несколько дней царило затишье, и это утро не стало исключением. Фрейя вошла последней, и после нее передняя дверь уже не открывалась, а телефон в приемной упрямо молчал. Кто-нибудь мог даже подумать, что зима высосала силы из всех насильников и педофилов. Устав от бесконечного цикла ураганов и оттепелей, Фрейя согласилась бы простить зиму, если б это и впрямь возымело такой эффект. Слишком много она видела поломанных детских судеб, слишком много слышала рассказов об омерзительных издевательствах, чтобы не быть благодарной за наступившую паузу. Ради этого Фрейя согласилась бы даже пригласить на остров все бури и шторма мира.

Словно поймав ее на слове и откликнувшись на приглашение, в окно забарабанил ветер. Фрейя вздохнула, подумав, что снова придется соскребать снег с лобового стекла, и даже вознесла небесам молчаливую молитву. А вдруг обогреватель ее развалины наконец-то сработает как надо? Фрейя поежилась и, чтобы согреться, напомнила себе, что у зимы есть и плюсы. Если такая погода сохранится, она, по крайней мере, отдохнет от докучливых друзей, которые, едва прослышав о существовании какого-то холмика в радиусе десяти часов ходьбы от Рейкьявика, проникались желанием непременно затащить ее на эту гору.

– Фрейя, на твоем месте я убрала бы подальше все хрупкие предметы. По-моему, у тебя посетитель. – Эльса, новый директор центра, остановилась в дверях тесного офиса, выделенного Фрейе после понижения. Ей было около пятидесяти, и до перевода в центр она возглавляла Комитет защиты детей. Человек, стрелявший в кого-то – пусть даже это была самооборона, – не может быть директором центра; так решило начальство. Боссы опасались неблагоприятной реакции прессы, которая могла усомниться в ее соответствии занимаемой должности, тем более что ее брат, Бальдур, сидел в тюрьме. Худшие опасения Комитета, к счастью, не реализовались, но любимой работы она лишилась.

– Что? Не поняла. – Оцепенение ненадолго уступило место удивлению. Но уже через минуту Фрейя снова уставилась на экран, размышляя безрадостно о своей судьбе. Неужели вот такой будет отныне вся ее жизнь? Неужели ее участь – быть мелким колесиком в машине социального обеспечения? Или даже не колесиком, а крошечным зубчиком…

Охватившее ее уныние не имело отношения к новой начальнице. Эльса прекрасно справлялась с обязанностями директора центра. Нет, просто карьера, опустившаяся на уровень ниже приемлемого для Фрейи, застопорилась и начала стагнировать. Эхо выстрела еще долгие годы будет звучать в стенах Дома ребенка. Некоторое время назад Фрейя задумалась о том, чтобы вернуться в университет и попробовать себя в иной области. Вот только в какой? Ни геологом, ни бухгалтером она себя не представляла. Ее талант лежал в способности понять настроения и мысли детей и подростков, а не в анализе структуры камней или сводных ведомостей.

– Он только что припарковался. Твой друг, тот незадачливый коп.

– Хюльдар? – Фрейя машинально скорчила гримасу. – Он мне не друг, а совсем даже наоборот. Должно быть, приехал к кому-то еще.

Эльса покачала головой.

– Сомневаюсь. – Она подняла тонкую – кожа да кости – руку и указала в окно. – Это ведь он, да?

Весила Эльса вряд ли больше 50 килограммов, и отсутствие даже лишней унции плоти не позволяло ей ни замаскировать, ни смягчить выражение лица, в результате чего оно выглядело необыкновенно оживленным. Скрыть свое тощее тело Эльса пыталась под свободными, в стиле хиппи, одеяниями, но даже они время от времени облегали фигуру. Радикально короткая стрижка придавала ей сходство с объявившим голодовку заключенным, тем более когда она носила оранжевое.

Фрейя быстро выглянула и действительно увидела Хюльдара, пытавшегося в противоборстве с ветром закрыть дверцу полицейской машины.

– О господи… Не хочу с ним разговаривать.

– Боюсь, если он хочет поговорить с тобой, выбирать не придется. При условии, конечно, что он здесь по делам службы. Не хочу напоминать тебе, как важно для нас поддерживать добрые отношения с полицией. – Тоном и выражением лица Эльса ясно дала понять, что мнение Фрейи в данном случае в расчет не принимается.

Прежде чем та успела предъявить другие возражения, директор скрылась в коридоре. Оставалось только надеяться, что Хюльдар все же приехал увидеть кого-то другого. Было слышно, как открылась передняя дверь; потом – приближающиеся голоса директора и полицейского. Фрейя даже не успела закончить свою молитву, а они уже стояли на пороге ее закутка – тонкая, как тростинка, Эльса и высокий, плотный Хюльдар. Выглядел он точь-в-точь как в последний раз: усталый и осунувшийся.

Странно, но ему это шло. Фрейя знала Хюльдара достаточно хорошо, чтобы понимать – это его обычное состояние. Даже в суде, в костюме, он производил впечатление человека, которого нужно срочно доставить домой и уложить в постель. Темные тени под глазами, щетина, растрепанные волосы…

Больше всего Фрейю раздражало, что вот это – ее тип мужчины, который, даже будучи не в лучшей форме, не станет терять время в постели, зевая.

По крайней мере Хюльдар был именно таким, в чем Фрейя убедилась на собственном опыте, пусть даже этот опыт и ограничился единственной ночью. В том, что получилось именно так, был виноват он сам – показал себя идиотом. Да, идиот, но каков в постели… Прежде чем мысли унесли ее в далекие дали, Фрейя напомнила себе, что именно из-за него она оказалась в своем нынешнем незавидном положении, что именно он отвечал за расследование, стоившее ей предыдущей работы.