Стилист - Александра Маринина

– Здорово! – искренне восхитилась она.

Из окна ей было видно, как на противоположной стороне дороги показался Андрей, толкавший перед собой инвалидную коляску, в которой сидел Соловьев. Якимов стоял спиной к окну и их не видел, так что при необходимости можно было бы ничего «не заметить» и продолжать выспрашивать отца троих симпатичных ребятишек о людях, проживающих в коттеджах. Но Настя решила не пережимать. Все хорошо в меру.

– Вот они, возвращаются, – сказала она, вставая. – Спасибо вам, Женя, за то, что приютили.

* * *

Она никак не могла понять, рад ли Соловьев ее приходу. Но вот то, что это категорически не нравится его помощнику Андрею, было совершенно очевидно. Разумеется, молодой человек не допускал никаких высказываний или неодобрительных жестов, но Настя чувствовала его недовольство, как невестки чувствуют нелюбовь даже очень воспитанной и приветливой свекрови.

После первого визита к бывшему возлюбленному Настя попыталась выяснить, какое несчастье с ним произошло, но за два дня ей это не удалось. То, что это не результат преступного насилия, было ясно: в последние годы все сведения об убийствах и тяжких телесных повреждениях, проходившие по московским сводкам, обязательно попадали к ней на стол, а оттуда – в разные справки, таблицы, папки и в конечном счете в ее домашний компьютер. Она не могла бы пропустить фамилию Соловьева, даже если бы очень захотела. С памятью у нее всегда было все в порядке, а уж Володю Соловьева она будет помнить, пока жива. Слишком болезненный след он оставил в ее душе. Что ж, значит, его ноги лишились подвижности в результате какой-то тяжелой болезни. Может быть, эта болезнь связана со смертью его жены Светланы? Интересно, отчего она умерла? Насколько Настя знала, Владимир и его супруга были ровесниками, стало быть, умерла она совсем молодой, еще и сорока не исполнилось.

– Ты обещала приехать в субботу, – заметил Соловьев. – Ты стала необязательной, Ася?

– Я же предупреждала тебя, что изменилась. Вероятно, в чем-то – в худшую сторону. А ты меня ждал?

– Ждал.

Он улыбнулся ей так тепло и нежно, что на какое-то мгновение она опять обо всем забыла.

– А твой мальчик, похоже, твоих чувств не разделяет, – сказала она уклончиво. – Может быть, он ревнует?

– Почему он должен ревновать? – удивился Соловьев. – Он же не сын, который бывает недоволен, когда вдовый папаша приводит в дом новую женщину.

«Он, конечно, не сын, – ответила мысленно Настя. – Но он может оказаться гомосексуалистом. Так же, между прочим, как и ты, когда-то страстно любимый Соловьев». Но вслух она произнесла совсем другое:

– Знаешь, когда мужчина занимается женской работой, у него появляется и женская психология. Твой Андрей чувствует себя хозяйкой в твоем доме, он здесь убирает, поддерживает чистоту, готовит, ухаживает за тобой, и вдруг появляется какая-то… Носит грязь с улицы, мешает тебе работать, а он ей еще кофе подавать должен.

– Не говори ерунды, – отмахнулся Соловьев. – Расскажи лучше о себе. Как жила все эти годы, чем занималась.

– Это неинтересно. Жила скучно, занималась одним и тем же, в перерывах подрабатывала переводами. А ты?

– А я… – Он как-то странно усмехнулся. – Я прожил несостоявшуюся жизнь.

– Как это?

– Моя жизнь могла бы быть совсем другой, но в результате стала такой, какой стала.

– В результате чего?

– Всяких событий. Я дважды собирался уехать за границу на постоянное жительство, и дважды у меня ничего не получалось. Просто рок какой-то надо мной висит. В итоге я стал инвалидом и теперь уж совершенно точно никуда не уеду не то что из России, а даже из Москвы.

– И почему так получилось? Тебе что-то помешало?

– Что-то? – иронично переспросил он. – Судьба. Судьба мне помешала. Я хотел развестись, жениться на другой женщине и уехать с ней. В этот момент Света погибла, и я не мог оставить здесь сына одного. Женщина та уехала, как и планировала, а я остался.

– А во второй раз?

– Во второй… Ноги подвели. Куда я в таком виде поеду?

Настя видела, что ему не хочется вдаваться в детали. Ладно, все, что нужно, можно выяснить и без него. Но вообще-то странно, что у него не возникает потребности поделиться с ней. Насколько она знала Соловьева, тот всегда любил поныть и пожаловаться, подробно рассказать, какой он несчастный и как его обидели. Он всегда нуждался в сочувствии. Впрочем, это было двенадцать лет назад. Теперь он, наверное, стал совсем другим. Как и она сама.

– Интересно, что ты сказала мужу, когда поехала сюда? – неожиданно сменил тему Соловьев.

– Какую-то неправду. Это несущественно. Он знает, что я целыми днями занята по работе, и не контролирует меня.

– Значит, он у тебя не ревнивый?

– Абсолютно, – солгала Настя не моргнув глазом.

Бедный Лешка! Да он с ума сходит от ревности к Соловьеву, несмотря на все ее уговоры и объяснения. Она вынуждена заставлять его страдать ради того, чтобы попытаться раскрыть тайну исчезновения юношей. Да стоит ли эта тайна его мучений? Есть ли вообще что-нибудь в этой жизни, ради чего имеет смысл заставлять страдать самого близкого ей человека? Конечно, Алексей больше ей слова не скажет по этому поводу, будет молча злиться и переживать, но разве от этого легче?

Настя просидела у Соловьева около двух часов. Они болтали, ужинали, вспоминали общих знакомых, старательно обходя острые моменты, связанные с их прошлыми отношениями и возможными отношениями сегодня. Настя то и дело ловила на себе настороженные взгляды помощника, но старалась не обращать внимания. Распростились они вполне дружески.

Домой она вернулась поздно и сразу кинулась к телефону звонить матери.

– Мама, ты помнишь своего аспиранта Володю Соловьева?

Голос Надежды Ростиславовны сразу стал холодным и напряженным. Она была в курсе тех давних событий.

– Помню. Но гораздо хуже, что его помнишь ты, – сдержанно ответила она.

– Да ладно тебе, мам, – рассмеялась Настя. – Я же не виновата, что у меня от природы хорошая память, я вообще ничего не забываю.

– В связи с чем ты его вспомнила? – продолжала допытываться мать.