Иллюзия греха - Александра Маринина

Но Настя была упряма, а кроме того, привыкла все проверять до конца. Если не получается найти ответ, двигаясь со стороны покойной Екатерины Венедиктовны, то можно попробовать пойти другим путем, двигаясь со стороны семьи Терехиных. Правда, источников информации не очень много, строго говоря, только одна Ира.

– Спросить, конечно, можно, – сказал Насте Стасов, – но вряд ли это что-нибудь даст. Галина Терехина потеряла память. Две ее дочери были шесть лет назад еще слишком малы, чтобы знать знакомых своей матери, а о младшем мальчике и говорить нечего. Если только Ирка что-нибудь знает.

– Стасов, я без тебя не справлюсь, – жалобно проныла Настя. – Твоя девочка такая бука, что вряд ли захочет со мной разговаривать. На тебя вся надежда.

Но Владислав надежд не оправдал. Ира старательно вспоминала, но никакую Екатерину Венедиктовну Анисковец среди знакомых матери или отца так и не вспомнила. Стасов, правда, записал имена других людей из окружения Терехиных, которых сумела вспомнить Ира.

– Попробуй поработать с ними, – посоветовал он Насте, – может быть, они знают твою старушку.

Совет был хорош. Еще бы его выполнить…

Встречи с людьми, некогда близкими с семьей Терехиных, оставили у Насти впечатление тяжелое и горькое. Она не понимала, как же так могло случиться, что четырнадцатилетняя девочка осталась в этой жизни совсем одна, и не нашлось взрослого человека, который поддержал бы ее.

Первыми, кого назвала Ира, были супруги Боженок, когда-то давно жившие с Терехиными в одном доме, еще до того, как те переехали в Сокольники. Боженок-супруга оказалась скандальной теткой, начинавшей по любому поводу орать на собеседника, причем делала это не по злобе, а в виде защитной реакции на то, чего не понимала. Поскольку мозгов у нее было не густо от природы, да и те были нетренированные, понимала она так мало, что кричала почти все время с утра до вечера. При этом страх из-за непонимания ситуации оказаться обманутой приводил к тому, что чаще всего фразы она начинала словом «нет». Боженок-супруг, напротив, был немногословен и негромок и существовал без особых проблем, уютно устроившись и спрятавшись за громким базарным голосом жены, который отпугивал всех врагов.

– С Галей мы дружили, когда она еще замужем не была. Потом постепенно стали отдаляться. У нее, по-моему, крыша поехала.

– В чем это выражалось? – заинтересованно спросила Настя.

– Да ну, она совсем свихнулась, – махнула рукой Боженок-супруга. – В бога стала верить, про мессию что-то все время бормотала.

– Разве религиозность – признак сумасшествия? – удивилась Настя.

– Нет, а вы как думали? – тут же взвилась Боженок. – Это муж на нее так влиял. Он тоже в церковь ходил. Совсем голову ей заморочил.

– Вы никогда не слышали от Галины о Екатерине Венедиктовне Анисковец?

– Нет. Никогда не слыхала. А кто это?

– По моим сведениям, эта женщина знала Галину, и, когда случилось несчастье, она сказала: «Я знала, что добром это не кончится». Как вы думаете, что могли означать эти слова?

– Нет, а вы как думаете? Конечно, ее набожность. Я уверена, что она на этой почве свихнулась, потому и детей покалечила.

– После несчастья вы с Галиной не виделись?

– Нет, а зачем? – ответила Боженок вопросом на вопрос.

– Вы же дружили, много лет жили в одном доме. Неужели вы даже не поинтересовались, что стало со старшей девочкой, с Ирой?

– Нет, ну интересно вы рассуждаете, – она снова повысила голос. – Мы что, должны были ее в семью взять? У нас своих двое.

– Речь не об этом. Иру забрали в интернат, но ведь после несчастья и смерти отца она осталась совсем одна. Вам не приходило в голову, что семья ваших друзей нуждается в помощи?

– Нет, ну вас послушать, так мы же еще и виноваты во всем этом. Мы, что ли, детей из окна выбрасывали?

Она была непробиваема, как бронетранспортер. Слова «чужое горе» для нее не существовали в принципе.

– Кроме вас, у семьи Терехиных были друзья или хорошие знакомые?

– Лидка Евтеева, тоже наша соседка бывшая. Больше никого не знаю.

Имя Лидии Евтеевой было в том списке, который составил Стасов со слов Иры Терехиной. Но беседа с ней тоже мало что дала, во всяком случае, о Екатерине Венедиктовне она не слышала. Правда, из рассказа Евтеевой стало понятно, что года через два после замужества Галина Терехина стала быстро отдаляться от своих подруг.

– Она не ссорилась с нами, нет, но знаете… Никогда сама не позвонит, никогда в гости не позовет. Если я приходила, она меня, конечно, не гнала, за стол сажала, угощала, разговаривала со мной, но я все время видела, что ей это не нужно. Тяготится она. Я ей не нужна. И Нина Боженок на нее обижалась за это. По-моему, ей и муж не был нужен.

– А дети? – спросила Настя.

– Дети – другое дело. Она была вся в них. Только о детях могла говорить, только они ей были интересны. Это можно вынести ну два раза, ну три, но когда каждый раз тебе дают понять, что есть в этой жизни то, что доступно только Галине, но никак не тебе, тупой и ограниченной, это уж, знаете… Желание общаться как-то пропадает.

– Лидия Васильевна, а можно об этом поподробнее? – попросила Настя. – Я, честно сказать, не совсем поняла ваши слова.

…Лидия Евтеева не могла бы сказать, что Галина чем-то обидела ее, сказала что-то неприятное или оскорбительное. Галина вообще была спокойной, тихой и мягкой, но после рождения Ирочки она словно ушла в себя, погрузилась в одной ей видимый и понятный мир, который приносил ей радость. И делиться этой радостью она ни с кем не собиралась. Однажды, когда Ире было пять лет, а второй дочери, Наташе, два годика, Лидия, придя в гости к Терехиным, принесла подарки детям: букварь с красивыми картинками для Иры и очаровательное платьице для малышки. Галина платьице взяла с благодарностью, а букварь сразу же отложила в сторону и даже дочери не показала.

– Смотри, что я тебе принесла, – сказала гостья девочке, пытаясь привлечь внимание к подарку, который она так любовно выбирала.