Иллюзия греха - Александра Маринина

Поблагодарив молодую женщину, Доценко стал на лестничной площадке прощаться с Федором.

– Может, зайдете? – гостеприимно предложил художник. – По пять грамм, а?

Пить Мише не хотелось, на улице стояла жара, и нужно было бы вернуться на работу, дел накопилось много. Но он твердо соблюдал заповедь: со свидетелями надо дружить. А с добровольными помощниками – тем более. Федор, конечно, вряд ли обидится, если Миша не пойдет к нему пить водку, но в другой раз понимания и помощи с его стороны уже не дождешься. А этот самый пресловутый другой раз может случиться уже завтра. Доценко всегда с белой завистью наблюдал за работой своих коллег, которые проработали в розыске намного дольше него самого и которые частенько произносили заветные слова: «Мой человечек шепнул». Казалось, у них на каждой улице, в каждом учреждении были такие «человечки». А у самого Миши их было пока очень мало. Как знать, вдруг Федор пригодится…

– По пять грамм – это мысль продуктивная, – весело ответил он. – Спасибо за приглашение. Давай-ка я за закуской сбегаю.

– У меня есть, – засуетился художник. – Не надо ничего.

Они поднялись двумя этажами выше. В квартире, где жил Федор, обитало пять семей, и длинный узкий коридор был, как водится, загроможден всяческой утварью от тазов и ведер до велосипедов и лыж.

– Сюда проходи, осторожно только, не испачкайся, – предупредил художник, – здесь дверь красили, еще не высохла.

Комната у Федора была большая и светлая, с высокими потолками. И присутствие женщины здесь угадывалось с первого взгляда. Свежевыстиранные занавески на чисто вымытых окнах, отсутствие пыли и нарядные баночки с кремами на тумбочке возле дивана.

– Мы хозяйке твоей не помешаем? – на всякий случай спросил Михаил. – А то вернется и скандал устроит, если увидит, что мы себе позволяем остограммиться.

– Не вернется, – беззаботно ответил Федор. – Она сегодня сутки работает, только завтра утром явится.

– Ну тогда ладно.

Пока Федор накрывал на стол, таская продукты из стоящего в углу комнаты холодильника, Доценко рассматривал висящие на всех стенах рисунки.

– Твои работы?

– Угу, – промычал художник. – Нравится?

– Нравится. Я думал, ты только на улице рисуешь и рисунки сразу заказчикам отдаешь.

– Не, не всегда. Бывает, заказчик отказывается брать, ему не нравится. Тогда рисунок у меня остается. И вообще, для тренировки, чтобы рука навык не теряла.

– А для тренировки кого рисуешь?

– Да кого придется, соседей, знакомых, а то и просто из головы. Знаешь, зимой работы мало, светает поздно, темнеет рано, на морозе стоять никому неохота, ни мне, ни клиентам. Так что зимой я все больше в издательствах подрабатываю, не в крупных, конечно, там свои мастера есть, а по мелочи, ну там обложку сделать или плакатик рекламный. А чтобы навык не терять, приходится рисовать всех подряд. Карандашный портрет – статья особая, а уж быстрый – тем более. Постоянно приходится тренироваться, чтобы выделять те черты лица, которые наиболее легко узнаются, иначе клиент скажет, что не похоже получилось. Ты садись, сыщик, все налито.

Миша присел к столу, поднял рюмку, с сомнением оглядев приготовленную хозяином закуску.

– Ну, за знакомство, – предложил он.

– Давай, – согласно кивнул Федор.

Они выпили по первой, закусили шпротами из банки и нарезанными помидорами. Художник тут же налил по второй.

– Куда ты частишь? – засопротивлялся Доценко.

– Так полагается. Чтоб пуля пролететь не успела, – деловито пояснил Федор. – Давай за тебя, за твою удачу. Тебе без удачи никак нельзя.

– Это точно, – подтвердил Доценко, с ужасом думая о том, что пуля-то, может, и не пролетит в перерывах между тостами, но результат от такого пития будет ничем не лучше огнестрельного ранения. Утрата подвижности и полная потеря сознания. Нет, уж пусть лучше пули летают, от них хоть увернуться можно, а от проникающего в организм алкоголя фиг увернешься.

Он снова встал и подошел к висящим на стене рисункам.

– Это кто? – спросил он, указывая на портрет хорошенькой девушки с голыми плечами.

– Подружка мужика из соседней квартиры. Она его давно бросила, а портрет висит. Красивая, да? Хотел соседу толкнуть, на память, а он не взял. Глаза б мои, говорит, ее не видели, стерву.

– Я бы взял, – рассмеялся Доценко. – Я всех своих подружек люблю, даже тех, которые меня бросали. Они ж меня бросали не потому, что стервы, а потому, что я недостаточно хорош. Зачем же их винить?

Алкоголь, залитый в пустой желудок, быстро дал о себе знать, и Михаилу хотелось потянуть паузу, чтобы до беды не дошло. Стянув со стола толстый ломоть хлеба и кусок колбасы, он перешел к другой стене. Внимание его привлек портрет мужчины, который показался ему смутно знакомым.

– А это кто?

– А черт его знает! Я его из головы выдумал.

– На кого-то он похож…

– Может быть, – пожал плечами Федор, закуривая. – Все люди похожи между собой, это я тебе как художник говорю. Всего-то разновидностей носов, губ и глаз – штук по пятнадцать, а очертаний бровей – и того меньше. Все дело только в их комбинациях. Вон, видишь, между окнами рисунок? Это мой приятель, мы с ним когда-то калымили вместе на оформлении музея. А теперь на себя глянь в зеркало.

Михаил взглянул на рисунок: лицо действительно было очень похожим на его собственное. Он снова перевел глаза на заинтересовавший его портрет. Определенно кого-то этот мужчина ему напоминает.

– Когда ты это рисовал?

– Ну я не точно помню, – развел руками Федор. – Недавно. А ты сними его и посмотри на обороте, я всегда дату ставлю.

Доценко снял рисунок со стены и перевернул. Обозначенная дата его озадачила. Это было 24 мая, за несколько дней до убийства Екатерины Венедиктовны. Из головы выдумал! Как же. Михаил быстро достал из «дипломата» рисунки, сделанные Федором со слов свидетельниц.

– Ну-ка посмотри, – потребовал он. – Посмотри как следует.

Федор склонился над рисунками, потом положил рядом с ними портрет выдуманного из головы мужчины.

– Да-а, – протянул он. – Похоже. Что же получается, что я случайно из головы выдумал мужика, который к покойнице ходил? Слушай, может, я экстрасенс какой-нибудь, а?