Седьмая жертва - Александра Маринина

Я еще водочкой подкрепилась и повеселела. Надоело в молчанку играть. И потом, что это за застолье, когда еда есть, выпивка есть, а разговора нету? Непорядочек.

– Слушай, – говорю, – а зачем ты меня сюда привез?

Чумовой внимательно так на меня глянул и улыбнулся.

– А сама ты как думаешь?

Вот этого я не люблю. Ну просто терпеть не могу. Разговор – он и есть разговор, один спрашивает – другой отвечает или рассказывает что-нибудь. Был у нас в театре помощник режиссера, который тоже так делал; его спросишь чего-нибудь, а он в ответ: «А вы сами как думаете? Должно же у вас быть свое мнение». Задолбал он нас всех этим мнением. Я как про этого помрежа вспомнила, так разозлилась моментально.

– Никак я не думаю, – говорю, и грубо так, резко. – Если б я что-нибудь думала, я б у тебя не спрашивала.

А внутри все словно силой наливается, так и хочется заорать на него, да погромче. Сейчас, думаю, меня понесет. И точно.

– Ты ко мне с просьбой обратился, сказал, что ты одинокий и несчастный. Говорил ты мне такое?

– Говорил, – спокойно согласился чумовой и снова улыбнулся.

– И я тебя пожалела, потому как ты одинокий и несчастный. Пошла, можно сказать, тебе навстречу, отменила все свои дела, переоделась в твои тряпки, которые мне абсолютно не нравятся и вообще мне не подходят. Ладно, я сделала, как ты просил, потому что я человек жалостливый и добрый. Ты меня завез черт знает куда, держишь меня здесь, молчишь, разговаривать не хочешь. Ну и где твое одиночество? Ежели ты от одиночества страдаешь, так ты должен сейчас без остановки говорить, жизнь свою мне рассказывать, жаловаться, сочувствия искать. Тебе собеседник нужен. Это я так думала, пока ты меня сюда вез. А ты молчишь. И на хрена я время свое на тебя трачу? Оно у меня что, бесплатное? Казенное? Я бы этот вечер в сто раз лучше провела…

Леплю я всю эту чернуху и сама начинаю в нее верить. Еще в хореографическом училище нас учили: каждый артист должен быть историком, он должен выдумать историю и сам в нее поверить, только тогда в нее поверит зритель. Ну, с этим у меня проблем не было, я какую хочешь историю выдумаю и уже через две минуты буду рыдать от горя и верить, что все это именно со мной и случилось. Очень помогало деньги выклянчивать, даже свои на эту удочку попадались, не только чужие. Нет, в самом деле, ради чего я к Тамарке на день рождения не пошла? Ради него, чумового этого. Пожалела несчастного. Лучше бы сидела сейчас в теплой компании, Венька Бритый анекдоты рассказывает, Тамарка песни поет и хахаля своего поддразнивает, за ширинку дергает, Калоша всякие байки из своей прошлой жизни вспоминает, он когда-то шофером был у больших начальников, насмотрелся и наслушался всякого. Там, у Тамарки-то, такой еды, конечно, нету, а что мне еда? Я всю жизнь жила впроголодь, фигуру берегла, а в последние годы, как на пенсии осела, так тем более, на эти жалкие рублишки не зажируешь. А выпивки у Тамарки на всех хватает, у нее родственники есть, которые по случаю праздника всегда подкидывают деньжат. И зачем я тут сижу?

А чумовой будто мысли мои прочитал и спрашивает:

– Тогда зачем ты здесь сидишь? Я – ладно, я тебя попросил со мной поужинать, у меня на то свои причины есть. Но ты ведь могла отказаться. Сказала бы, что не можешь, что у тебя много дел, вот и к подруге на день рождения идти надо. А ты не сказала ничего такого. Ты согласилась и поехала со мной. Вот я тебя и спрашиваю: почему ты согласилась? Зачем поехала, если ты такая занятая?

– Так я ж говорю – жалко мне тебя стало, добрая я, меня разжалобить легко. Вот ты и разжалобил, а теперь вопросы задаешь. Думаешь, раз ты богатый, так других людей унижать можно? Думаешь, тряпки мне купил и теперь можешь ноги об меня вытирать? Не выйдет! У нас, бедняков, тоже своя гордость есть! ..

В общем, я снова завелась, и вполне искренне. Кричу и в каждое слово верю. Чумовой меня выслушал, не перебил ни разу. Ел и слушал, ел и слушал. Даже не сердился, кажется. Мне пришлось остановиться, чтобы горло промочить. Пока рюмку пила, запал вроде остыл. Глупая какая-то ситуация. Я ведь как привыкла? Один орет, в смысле выступает, остальные перебивают, вмешиваются, то есть новое направление разговору дают, беседа и не иссякает. А тут по-другому. Я говорю – он молчит. Я вроде все уже сказала, не повторять же по новой, как попугай. Короче, выпила я и заткнулась. Временно. Сидим. Тишина. Часы где-то тикают. Мысли у меня опять в сторону отъехали, стала про Тамарку думать. Вот бывают же невезучие бабы, их по-честному жалко. Как я, к примеру. А бывают бабы откровенно глупые, и вся их жизнь наперекосяк идет из-за их же собственной дурости. Таких не жалко. Вот взять Тамарку…

Но Тамарку я «взять» не успела, потому что чумовой решил рот раскрыть. Ну слава богу!

– Ты, Михална, семью иметь хотела бы? – спросил он.

– А то нет. Конечно, хотела бы.

– Сколько ж тебе лет, подруга?

– Тридцать восемь, – соврала я.

– И ребенка могла бы родить?

– Запросто! Я знаешь как влетаю? Со мной брюки можно рядом положить – через месяц на аборт побегу.

Вру и не краснею, а у самой сердце аж зашлось. Про семью спрашивает, про ребеночка. Может, действительно это тот самый шанс? Чего в жизни не бывает… Ребенка я, естественно, родить уже не смогу, но зачем сейчас об этом говорить? Пусть сначала женится, вытащит меня из грязи, а там разберемся. Может, он так просто спрашивает, в его возрасте заводить маленьких детей обычно не стремятся. Хотя если он совсем бездетный…

– А у тебя есть дети? – на всякий случай спрашиваю.

– Есть, – отвечает. – Сын, он уже взрослый.

Тут я малость скисла. Но свою линию держу, не отступаю.

– И жена есть?

– Нет, жены нет. Так скажи ты мне, Надежда Михална, если б тебе сейчас предложили ребенка родить, как бы ты к этому отнеслась?