Закон трех отрицаний - Александра Маринина

Юра Коротков…

Миша Доценко…

Игорь Лесников, хотя он на Петровке уже давно не работает, в министерство ушел, в главное управление…

Коля Селуянов, который тоже уже больше года как стал заместителем начальника окружного УВД по оперативной работе…

Сережка Зарубин…

Колобок-Гордеев, но он ушел на пенсию еще летом прошлого года…

С этими ребятами Настя работала много лет, и то, что между ними имело место, действительно можно было назвать «отношениями». Со всеми остальными она поддерживала не отношения, а служебные контакты, которые на роль провокатора болей в ноге ну никак не годились.

Настя добросовестно перебирала в уме всю историю знакомства с каждым из коллег, вспоминала, как выстраивались отношения с ними, копалась в памяти, но пока ничего подходящего не обнаруживала. И ранка в душе продолжала ныть.

А что это дергается у нее на боку? Ой, да это мобильник в кармане куртки надрывается.

– Аська, ты где? Спишь, что ли? – ворвался в ухо радостный голос Коли Селуянова.

– Я не сплю, я гуляю.

– Далеко?

– Далеко, за городом.

– Это я понял. Ты от дома далеко?

– Ну я же тебе говорю: за городом.

– Ася, я не тупой. Я возле твоего дома стою, мне Коротков адресок дал и, как проехать, объяснил. Стою вот на крылечке и за ручку дверь дергаю, а она не открывается.

– Ой, Коля, – радостно закричала она в трубку, – ты приехал?

– Дошло наконец, – проворчал Селуянов. – Так где тебя искать, хромоногая ты наша?

– Встань спиной к двери и посмотри налево. Тропинку видишь?

– Вижу.

– Вот по ней и иди. Не доходя упрешься.

– Понял. Сейчас упрусь.

Настя спрятала телефон в карман и посмотрела на часы. Пятнадцать минут как одна копеечка. А ведь еще назад идти столько же. Дойдет ли? И словно в ответ на мысленный вопрос ногу как огнем обожгло, ее невозможно стало ставить на землю. Настя так и простояла на одной ноге, опираясь двумя руками на палку и кляня себя за задумчивость. Ведь говорила же себе: следи за временем, семь минут по тропинке в лес и разворачивайся к дому. Так нет же! Мыслитель, Спиноза недоученный.

Судя по тому, как быстро появился Коля, прошла она совсем немного, не больше двухсот метров.

– Ты чего стоишь, как аист-погорелец?

– Аист – это я понимаю, но почему погорелец? – удивилась Настя.

– А у тебя вид такой несчастный, как будто у тебя сгорело все имущество.

– Коля, я, кажется, погорячилась. Обратно не дойду. Если только на одной ноге доскакать.

– Ты, пожалуй, доскачешь, – он с сомнением покачал головой. – И на руках мне тебя не унести, ты для меня великовата будешь. И на машине сюда не проехать, тропинка больно узкая.

– В доме инвалидная коляска есть, – вспомнила она.

– О, можешь соображать, когда захочешь, – одобрительно кивнул Николай. – Давай ключи, я сейчас ее приволоку. Где она стоит?

– Прямо возле двери.

Идея с коляской оказалась продуктивной, и Селуянов благополучно доставил Настю прямо к крыльцу, откуда ей до дивана в комнате все-таки пришлось скакать на одной ноге, потому что на левую ногу наступить было просто невозможно.

– Коля, я так понимаю, ты приехал среди рабочего дня с корыстной целью?

– Ну а то. Очень ты мне нужна за просто так тебя навещать, – отшутился он.

– Тогда будешь за мной ухаживать, – решительно объявила Настя. – Иди в кухню, сделай чай и бутерброды и принеси сюда пепельницу и сигареты. Да, и зажигалку не забудь.

– Ну ты нахалка, – протянул Селуянов. – Ты даже не знаешь, с чем я приехал, а уже раскомандовалась. Может, моя маленькая корысть не стоит таких гигантских ухаживаний.

– Ради маленькой корысти ты бы не потащился в такую даль. Что, не так?

– Так, – признался он. – Больно ты хитрая, Каменская.

Чай у Селуянова получился, на Настин вкус, слишком крепким и терпким, и ей пришлось доводить его до кондиции при помощи кипятка и лимона.

– Как ты можешь пить такую гадость? – удивлялся Коля. – Пить надо чифирь, а не такие вот помои, как у тебя.

– Знаешь, какая между нами разница? – парировала Настя. – Ты пьешь такой чай, чтобы быть в тонусе, а я пью такой, чтобы мне было вкусно. Рассказывай, с чем приехал, не томись.

Она внимательно слушала рассказ Селуянова о ежедневнике Галины Васильевны Аничковой и о вырванном из него листке. О том, что ежедневник следователь должен был отправить на экспертизу, но совершенно не факт, что он это сделал, а даже если и сделал, то неизвестно, когда будет готово заключение. О том, что Селуянов вдвоем с самым толковым своим опером подрабатывал версию о причастности племянника убитой к истории с листком. Для начала были получены сведения о том, что у племянничка за несколько дней до гибели Аничковой завелись денежки. Не бог весть какие, но все же. И на вопросы о происхождении этих денежек он кривил хитрую рожу и многозначительно подмигивал, но ничего внятного своим дружкам-собутыльникам так и не рассказал.

Получив такую информацию, сыщики взялись за племянника всерьез. Он, не будучи гигантом мысли, раскололся довольно быстро, всего-то часа через два, и поведал, что дней примерно за десять до убийства (более точно он не помнит, поскольку периодически бывает сильно пьян) ему позвонили и предложили заработать довольно привлекательную сумму, для чего нужно было всего-то навсего выдрать из теткиного ежедневника один листик. Листик следовало отнести в дом на соседней улице, зайти во второй подъезд, подняться на третий этаж и засунуть за батарею. Если все будет выполнено как надо, на следующий день в этом же самом месте он найдет конверт с гонораром. Он особо долго не торговался, дело-то и впрямь ерундовое, никакого риска, даже если и обманут с гонораром, так не жалко. Но его не обманули. Вот такая история.

– Жильцов проверил? – спросила Настя.

– Я тоже об этом подумал, – вздохнул Селуянов. – Если ему велели идти в конкретный дом и в конкретный подъезд, то человек, который его туда посылает, знает код, стало быть, либо он там живет, либо бывает, в гости заходит или по службе. Вкусная версия, привлекательная. Но обломался я. На этом подъезде кодовый замок сломан уже полгода, и никто его чинить не собирается. Организация, которая его устанавливала и должна ремонтировать, уже несколько месяцев не получает от жильцов плату, потому и не чешется с починкой.