Воющие псы одиночества - Александра Маринина

Аудиенция закончилась быстро, вероятно, профессор куда-то торопился. Следующий вариант обоснования и рабочей программы он велел принести в понедельник, потом посмотрел расписание, обнаружил, что в понедельник у него занятий нет и, стало быть, приходить на кафедру с утра не нужно, и назначил встречу на вторую половину дня. Время уходило, и Насте было жаль терять его на такие глупости. Она чуть было не сказала, что может все исправить уже к завтрашнему дню, но вовремя остановилась. Лешка этого не одобрит, а его надо слушаться, потому как он лучше понимает, как себя вести, чтобы нормально защититься. В конце концов, если она уверена в своей правоте, то что ей мешает начинать собирать материал, не дожидаясь, пока профессор одобрит формулировки?

Выйдя из помещения кафедры, Настя брела по длинным коридорам, стараясь на этот раз запомнить ориентиры, чтобы не плутать, как в прошлый раз. Откуда-то потянуло табачным дымом, и ей вдруг страшно захотелось закурить. Она пошла на запах, надеясь найти место для курения. Вот оно, на лестничной площадке, и табличка висит, и урна строит, а рядом с урной – невысокий пожилой мужчина в ладно сидящей форме с погонами полковника милиции. Он стоял спиной к Насте, но что-то в его фигуре и в посадке головы показалось ей давно знакомым. Особенно хорошо знакомой была «беломорина», зажатая в коричневых от никотина пальцах. Неужели? ..

– Назар Захарович, – негромко окликнула она.

Мужчина повернулся, и Настя радостно кинулась к нему.

– Назар Захарович! Ой, как я рада! Вы меня помните?

– Настюха! Дочка! – задребезжал полковник Бычков своим неповторимым скрипучим голоском. – Это ж сколько лет я тебя не видел?

– Десять, – мгновенно ответила она. – Как с Петровки ушли, так мы с вами больше и не виделись. А вы теперь здесь?

– Угу, доцентом прикидываюсь, на кафедре оперативно-розыскной деятельности. А ты? Тоже сюда перебралась?

– Нет, я по-прежнему в конторе. А здесь в заочной адъюнктуре.

– У криминалистов?

– У криминологов.

– А чего так? – удивился Бычков. – Ты же розыскник, тебе самое место или на криминалистике, или у нас, на ОРД. Чего тебя на криминологию-то потянуло? Криминология – это для тех, кто пороху не нюхал и землю ногами не топтал, но ты-то не такая.

– Ой, Назар Захарович, долго рассказывать, – махнула рукой Настя. – У вас, наверное, времени нет меня слушать.

– Есть, – рассмеялся Назар Захарович, – вот чего-чего, а времени у меня навалом. Сама-то не торопишься?

– Я в отпуске.

– Тогда пойдем ко мне в кабинет, чайку попьем, ты мне все и расскажешь.

Кабинет у Бычкова был крохотным, но казался еще меньше, чем был на самом деле, из-за тесноты. Как на таком маленьком пространстве умещались два письменных стола, понять было невозможно, еще труднее было представить себе, как между столами и стеной может втиснуться человек, а ведь человек, судя по тому, что каждый стол имел еще и стул, все-таки здесь предполагался. И даже не один, а целых двое.

– Я сейчас здесь один, – приговаривал Назар Захарович, с немыслимой ловкостью протискиваясь за один из столов, – коллега уволился, на его место пока никого не взяли. Так что усаживайся за свободный стол, никто нам с тобой не помешает.

Он включил стоящий на подоконнике чайник и загремел чашками и блюдцами, доставая их из нижнего ящика стола.

– Слыхала, какие разговоры ходят? Якобы нас всех собираются разаттестовывать, а все учебные заведения отдадут Министерству образования. Так что ты подумай, дочка, может, не стоит тебе заводиться с диссертацией, только время зря потратишь, а погоны все одно не сохранишь, если придешь на преподавательскую работу, – сказал Бычков, выслушав первую часть Настиной баллады о том, почему она поступила в адъюнктуру. – Я бы на твоем месте подумал о том, как уйти на повышение.

– Я не хочу на повышение, Назар Захарович. Пока я ловлю преступников, я в играх не участвую, потому что моя работа – это работа на результат, на поимку конкретного человека, и если я даю результат, то больше никто с меня ничего потребовать не может. Как только я уйду хотя бы на ступень выше, начнутся аппаратные игры, я буду просто обязана в них участвовать. А я этого не хочу. Я не игрок. Да и не возьмет меня никто, именно потому, что я не игрок.

– А здесь, ты думаешь, что? Другое что-то? – он презрительно сморщил нос. – Те же игрища. Народ пачками увольняется, никто работать не хочет за такую зарплату, если не дают возможности подработать. У нормального начальника кафедры все преподаватели подрабатывают в коммерческих вузах, и он смотрит на это сквозь пальцы, не требует, чтобы они каждый день тут высиживали с девяти до шести. Так нормальных-то раз-два и обчелся. А остальные? Есть приказ начальника нашей академии: если носишь погоны, будь любезен нести службу ежедневно с девяти до восемнадцати независимо от того, есть у тебя занятия по расписанию или нет. И никакой возможности для подработок. Кому такое понравится? Вот и уходят. А когда на кафедре только половина – живые люди, а другая половина – вакансии, что прикажешь делать? Слушателей-то набрали, потоки и группы сформировали, а занятия вести некому. Получается повышенная нагрузка, идет грызня, кому за кого сколько часов отрабатывать, а зарплату-то не прибавляют, хоть ты в пяти группах занятия ведешь, хоть в десяти. Ну и дальше одно на другое накладывается, научную работу вести некому и некогда, потому что занятий выше головы, а с кафедры требуют научные выходы, и все стараются друг на друга перепихнуть… Короче, не мед у нас тут, дочка, далеко не мед. Так что ты подумай как следует. Особенно если это правда насчет того, что погоны могут снять.

– Но ученая степень ведь не помешает, правда? – разочарованно спросила Настя.

– Это нет, – твердо ответил Бычков. – Степень никогда не помешает. Только ты на нее особо не надейся в смысле продолжения службы. А в смысле продолжения карьеры – вещь очень даже полезная. Чего ты на погонах-то зациклилась? Да сними ты их, плюнь, разотри и живи дальше!

– Но вы же не снимаете, – заметила она.

– Я! Я – мужик, то есть бывший мальчик, понимать должна. Для меня погоны – элемент офицерства, а все, что связано с военной службой и войной, у мальчиков в крови. Это генетическое, ничем не вытравишь. А ты-то девочка!