Пружина для мышеловки - Александра Маринина

– Да пожалуйста, приходите в любое время, я сегодня целый день дома.

Вот это удача! Я быстренько почистил ботинки, одернул форменную куртку, схватил папку и помчался к писательнице. Даже машину брать не стал, добежал ножками за пять минут.

Открывшая мне дверь Майя Истомина выглядела примерно такой, какой я всегда представлял себе писательниц среднего возраста. Молодые авторессы в моем воображении должны быть некрасивы, плохо подстрижены, худосочны, бледны и слегка заторможены (и откуда только это взялось в моей голове? ), писательницы маститые должны быть похожи на бабушку Барто (когда я был маленьким, никаких других портретов женщин-писателей я просто и не видал) или на Крупскую, а литературные дамы между сорока и шестьюдесятью представлялись мне именно такими, как встретившая меня женщина. Невысокая, крепкая, чуть полноватая, темные волосы с уже заметной сединой распущены по плечам. Очки в модной оправе, причем две пары сразу: одни на лице, вторые – на цепочке – висят на груди. Я такое уже видел у людей, которые давно страдают близорукостью, а с годами получившие впридачу еще и возрастную дальнозоркость. Брюки, свободный неброского оттенка джемпер, в вырезе которого видна золотая цепочка с замысловатым кулоном.

Майя Витальевна проводила меня в гостиную, предложила чаю-кофею и вполне благосклонно выслушала мои объяснения насчет клуба.

– Вы думаете, ваши пенсионеры захотят со мной встречаться? – она с сомнением покачала головой.

– Почему же нет?

– Ну, я не настолько известна, и потом, меня как автора-беллетриста уже подзабыли, в последние годы я ничего такого не публиковала, что могло бы быть им интересно. Последний роман у меня вышел десять лет назад, с тех пор я занимаюсь только преподаванием и эссеистикой.

– А где вы преподаете? – поинтересовался я.

– В Литинституте, веду творческий семинар. Игорь Владимирович, можно, я задам вам вопрос?

– Конечно, ради бога.

– Это, вероятно, звучит глупо, но… Мне кто-то говорил, что наш участковый – сын Владимира Дорошина. Врут, наверное, да? Вам уже надоело отвечать на этот вопрос?

– Да нет, – рассмеялся я, – не врут. Я действительно сын того самого Дорошина. А вы поклонница классического вокала?

– Честно признаться, нет, – улыбнулась она. Улыбка у Истоминой была чудесная, мягкая и какая-то застенчивая, словно извиняющаяся. – Эта часть искусства как-то прошла мимо меня. Но имя громкое. Трудно быть сыном такой знаменитости?

– Ни капельки. Вот если бы я пошел по музыкальному пути – тогда да, тогда было бы трудно, потому что все время вспоминали бы папу и сравнивали меня с ним по степени одаренности. А в милиции кому интересен баритон Дорошин? Среди моих коллег больше половины не знают, чем баритон отличается от тенора, а процентов девяносто пять ни разу в жизни не слышали оперу. Им до моего отца никакого дела нет. Если бы я был сыном министра внутренних дел, вот тогда мне мало не показалось бы. Но я, слава богу, не сын министра, а сын всего лишь певца.

– Ничего себе «всего лишь»! – Истомина всплеснула руками. – Даже я, человек далекий от музыки, и то знаю, что ваш отец выступает на ведущих оперных сценах мира. Кстати, как раз вчера по каналу «Культура» я слышала, что на следующей неделе он начинает петь в Барселоне вместе с Пласидо Доминго и нашим Черновым. Только я не запомнила, в какой опере.

– В «Аиде».

– Знаете, – она снова улыбнулась робко, словно прося прощения, – мне как-то трудно это представить… Неужели можно вот так просто прийти в театр и увидеть, услышать, дышать одним воздухом с Доминго, с вашим отцом? Не по телевизору увидеть, а своими глазами? Наверное, чувство необыкновенное.

– Не знаю, – пожал я плечами, – наверное, это дело привычки. Я привык. Хотя вспоминаю, когда я был еще школьником, в Москву приезжал Паваротти, так я действительно трепетал. А потом как-то пообвыкся. Хорошим вокалом наслаждаюсь, но уже не трепещу. Я ведь на оперные спектакли хожу, как на работу.

– Это как же? – удивилась она.

– Маму сопровождаю. Она жутко переживает, когда папа поет, особенно если премьера, и ей нужно, чтобы я находился рядом, утешал ее, подбадривал, поддерживал.

– А если премьера за границей, как же мама без вас обходится?

– А она и не обходится. На первый спектакль я обычно прилетаю, потом она успокаивается, и я возвращаюсь домой.

– С ума сойти!

Истомина смотрела на меня расширившимися глазами и некоторое время молча пила чай. Потом лицо ее слегка изменилось, словно в голову ей пришла какая-то мысль.

– Игорь Владимирович…

– Можно просто Игорь.

– Хорошо, Игорь… А в Барселону вы сейчас полетите?

– Похоже, полечу. Мама, во всяком случае, настаивает, и билет я забронировал. Так что если она не передумает, придется лететь. А что?

– Знаете, у меня к вам будет просьба… такая, немножко необычная… Ничего?

Ну вот, начинается. Когда просьба обычная, это, как правило, означает, что нужно кому-то позвонить и что-то спросить или передать. Вторым вариантом обычной просьбы было что-то купить, чаще всего лекарство или сигареты в «дьюти фри». А что такое просьба необычная? Встретиться с резидентом разведки и передать ему шифровку?

На самом деле просьба оказалась почти обычной. Нужно будет всего-навсего пойти в книжный магазин и купить два-три экземпляра книги. Майя Витальевна поведала мне, что примерно год тому назад к ней обратился представитель крупного издательства из Испании с предложением купить права на перевод и публикацию дневников и записных книжек. У них есть проект, который так и называется: «Записная книжка»; в этой серии публикуется то, что называется «записные книжки писателей»: наброски, заметки, дневниковые записи, зарисовки. Одним словом, то сырье, из которого впоследствии прорастает литературный текст. Серия предназначена не столько для широкого читателя, сколько для литературоведов, критиков и прочих специалистов. Проект предусматривает публикацию записных книжек одного автора из каждой европейской страны. Единственным условием было то, что хотя бы одно произведение этого автора должно быть переведено на испанский, чтобы тот, кто будет читать «записную книжку», мог обратиться и к литературному тексту, дабы воочию увидеть, что из чего произрастает и что из этого получается. У Майи Истоминой, как выяснилось, на испанском вышли в свое время целых две книги, так что она порылась в архивных папках, нашла то, что нужно, сделала ксерокопии и отдала. Подписала договор, получила гонорар наличными и теперь хочет иметь книжку на испанском языке. Желание вполне законное и более чем понятное.