Обратная сила. Том 2. 1965–1982 - Александра Маринина

– Что, Борька и у нее тоже? .. – с ужасом спросил Орлов.

– Пока нет, – успокоил его Леонид Аркадьевич. – Иначе об этом бы уже знал весь педколлектив. Но самостоятельность мышления вашего сына ее тревожит. Ни одного сочинения он не написал так, как рекомендовано учебником или рассказано на уроке. Борис не говорит ничего… ммм… ничего крамольного, просто говорит не то и не так, и это ее сильно беспокоит.

Они дошли уже до первого этажа и остановились перед входной дверью. За дверью, на улице, должен был ждать Борька.

– Что вы мне посоветуете? – беспомощно спросил Орлов, совершенно не понимающий, как реагировать на слова учителя и как теперь вести себя с сыном. – Поговорить с ним, поставить мозги на место?

– Я бы не стал с этим торопиться, – задумчиво ответил учитель истории. – Самостоятельность и независимость мышления – товар чрезвычайно ценный в наше время. Ценный, редкий, но и небезопасный. Если есть возможность его сохранить без ущерба для биографии… Впрочем, вы – отец, вам и решать. Был рад знакомству.

Мужчины пожали друг другу руки, и Орлов, уже сделав шаг к двери, вдруг снова остановился, чтобы задать мучивший его вопрос:

– Скажите, а вы действительно давали на уроке все эти цифры про деятельность Ульянова-старшего?

Лицо историка оставалось серьезным, но яркие блестящие глаза смеялись.

– А вы сомневаетесь? – весело спросил он и направился к лестнице, чтобы вернуться в учительскую.

Александр Иванович Орлов и в самом деле сомневался.

«В точности как в фильме «Доживем до понедельника», – с сердитым недоумением думал он, выискивая глазами сына, который должен был ждать в близлежащем сквере. – Умный и тонкий учитель истории и прямолинейно-идейная завуч-русичка. Во всех школах, что ли, такой расклад? Или в фильме показаны, как нас учили еще в школе, типические герои в типических обстоятельствах? »

Сына он обнаружил не в сквере, а на лавочке перед автобусной остановкой. Парень увлеченно читал книгу. Заметив, что подошел отец, Борька вскинул голову и с тревогой посмотрел на Орлова.

– Ну что? Исключают? Или из комсомола выгоняют?

– Обошлось на первый раз, – строго произнес Орлов. – Но давай договоримся, сын: не путать форму и содержание. Ты меня понял?

– Нет, – честно признался Борька.

– Думать ты имеешь право так, как хочешь, как считаешь правильным. Но излагать свои мысли нужно стараться так, чтобы к ним невозможно было придраться. Если ты хочешь нормально закончить школу, поступить в институт, получить образование и профессию, тебе придется этому научиться. Содержание остается на твоей совести, но форма должна быть безупречной. Если ты не знаешь, как этого добиться, обратись к маме. Наша мама – большой мастер по данному вопросу, можешь мне поверить. Я сам у нее учился.

Паренек молча кивнул и принялся запихивать книгу в портфель.

– Кстати, а что насчет вашего физрука? – спросил Орлов. – Я заметил, многие учителя к нему прислушиваются.

– Да ну! – рассмеялся Борька. – Он холостой и поэтому перспективный, и все наши училки, кто не замужем, смотрят ему в рот и хотят понравиться. А ты почему спросил?

– Он за тебя заступился, а учителя смотрели на него как на оракула. Теперь понятно, почему. А те, кто замужем, как к нему относятся?

– Эти – по-разному, – очень серьезно прокомментировал паренек. – Кто умный – те уважают Митяя, а кто дуры совсем, те, конечно, не любят. Ну, пап, понятно же все, чего ты спрашиваешь.

Орлов в очередной раз подивился тому, как быстро взрослеет сын. Всего пятнадцать, казалось бы, дитя еще неразумное, а вот, однако же, все замечает и даже анализирует. Впрочем, разве пятнадцать лет – это мало? Дик Сэнд – пятнадцатилетний капитан из любимого в детстве романа Жюля Верна. Да и Гайдар, как учили в школе, в четырнадцать лет командовал полком, хотя на самом деле Аркадий Голиков, впоследствии известный как Гайдар, полком командовал в семнадцать, а в четырнадцать был принят в партию с правом совещательного голоса. Хотя и семнадцать – тоже не возраст… Так что, может, напрасно он все еще считает Бориса ребенком?

«Ничего-то я в педагогике не смыслю», – огорченно вынес себе вердикт адвокат Орлов.

Глава 2

1975 год

Чувство мщения свойственно немногим людям; оно не так естественно, не так тесно связано с человеческой природой, как страсть, например, ревность, но оно бывает иногда весьма сильно, если человек не употребит благороднейших чувств души на подавление в себе стремления отомстить, если даст этому чувству настолько ослепить себя и подавить, что станет смешивать отомщение с правосудием, забывая, что враждебное настроение – плохое подспорье для справедливости решения.

    Из выступления председательствующего А. Ф. Кони перед присяжными на судебном процессе по обвинению Веры Засулич

– Вера Леонидовна, Шаров вызывает, – сообщил звонкий девичий голос, доносящийся из телефонной трубки.

Вера вздохнула и встала из-за стола. Начальник Следственного управления Генеральной прокуратуры СССР Шаров снова требует отчет по какому-нибудь делу, находящемуся в производстве у следователя по особо важным делам Потаповой. Хоть бы сказал, по какому именно делу… Не тащить же с собой все. А в голове множество деталей и подробностей не удержишь…

Она быстро оглядела себя в зеркале, прикрепленном на дверце шкафа с внутренней стороны: короткие волосы лежат идеально, косметика не размазалась, кожа на лбу и крыльях носа не блестит. Правда, сегодня Вера не в прокурорской синей форме, а в цивильном костюме, но это не страшно, Шаров в отношении внешнего вида подчиненных всегда был демократом. Нет, что ни говори, а для своих сорока четырех лет Вера Потапова выглядит просто великолепно!

Руководитель Следственного комитета был хмур и чем-то раздражен, его широкое одутловатое лицо, плавно переходящее в толстые складки на шее, лоснилось от пота. Каждый раз, видя Шарова, Вера вспоминала свое первое знакомство с ним и улыбалась про себя: бывает же так! При необыкновенно отталкивающей внешности человек оказывался умным, профессиональным и очень приятным. Редко, но случается. И Евгений Викторович Шаров был именно таким.

– Садись, Вера Леонидовна, – буркнул он, не поднимая головы и не отрываясь от бумаг. – Не трясись, по делам спрашивать не буду. Дела передашь, твой начальник распишет сам, кому.

– Увольняете? – невольно улыбнулась Вера. – Чем я провинилась?