Град темных вод - Карина Вран

Юный, чистый, как горный ручеек, голос дроу резко контрастировал с ее внешностью: косички, уложенные в сложнейшую конструкцию, были и черными, как смоль, и белесыми, как кость, выбеленная годами; алебастровая кожа без единой морщинки и водянистые глаза, как у слепых (однажды, там, в другом мире, Стас приводил на занятия слепую модель). Бестия выглядела не старой, нет. Она казалась молоденькой девушкой, по жестокой причуде темной богини вселенной в тело древней старухи; а затем юность и древность смешались, не желая уступать друг другу.

Одеяние с серебряными шипами еще более длинными, чем у той Бестии, что доставила Хэйт в обитель, на голове – корона, материалы: серебро и, вроде бы, обсидиан.

«Шипы – это явно их фишка», – с затаенным трепетом подумала Хэйт. «Мать», как говорится, внушала.

Не меньше «внушало» и место.

Огромадный зал, над которым трудилась природа (если, конечно, забыть о нелегком труде гейм-дизайнеров), уставленный алыми свечами. Свечи были повсюду, на каждом выступе, в напольных подсвечниках, на сталагмитах, коих в зале-пещере имелось бесчисленное множество. Но разогнать темноту свечи были бессильны, они только множили острые тени…

– Я жду! – негромко, но требовательно одернула глазеющую по сторонам адептку Бестия.

– Мне нечем платить, – выдохнула Хэйт, почти молясь Ашшэа, чтобы Глава не разгневалась. – Нет ничего такого, что могло бы окупить гибель ушедших или судьбу выживших. Вы можете меня убить – но я воскресну, так что ценность моей жизни ничтожна.

– Ничтожна, – эхом повторила дроу. – Какое верное слово. Твое счастье, что в смертях дочерей я виню детей Иттни. Они поставили дроу на острие атаки, в то время как сами предпочли позиции прикрывающих. Наши давние союзники из степей поступили благородно, приняв основной удар на себя, а Светлый Лес… всегда был и останется «светлым».

«Пожалуйста, только не надо впутывать меня в политику! » – запаниковала было Хэйт, но тут же одернула себя: да кто она такая, чтобы ее в разборки между расами вовлекать? Нос не дорос еще.

И тут в голову адептке пришла мысль, лучшая из всех, что когда-либо посещали ее – в обеих реальностях.

– Это не может быть платой, – выговорила Хэйт, открывая инвентарь и извлекая из него один предмет. – Но может быть подношением. Мать Дома Бестий, прошу, примите мой скромный дар.

На вытянутых руках она держала картину. «Искру Архидемона».

Глава Дома Бестий рассматривала подарок так долго, что Хэйт засомневалась – действительно ли мысль была отличной?

Наконец унизанная кольцами рука коснулась полотна.

– Дар принят.

Прежде Хэйт думала, что со жрицами Ашшэа – трудно. Их реакции сложно предугадать, а «бедная» мимика не облегчает задачу нисколечко. Но там хотя бы были оповещения об изменении репутации, и можно было как-то сориентироваться, если течение разговора завернуло не туда, куда следовало.

Здесь же каждое словечко было подобно вышагиванию по тонкому льду. Без подсказок от системы, без уверенности в «попадание», без понимания куда и зачем она бредет…

– Ты слаба, – выдала наблюдение НПЦ, снова поставив в тупик адептку сменой темы разговора. – Ты ничтожнее пыли, немощней новорожденного. Но ты можешь творить, и это не мало. Бестией тебе не стать, как не может вода стать камнем. Но вода может стать льдом, а лед – сковать любого глупца, решившего испить водицы.

Хэйт замерла. Однажды одна темноухая непись, приснопамятная жрица Каштэри, выдала ей хоть и отдаленно, но схожую речь. В итоге все закончилось заданием на смерть циклопа… и древним пергаментом.

«Неужели? »…

– Ты слаба, – повторила Глава Дома Бестий. – Тебе не стать Бестией. Но ты можешь рискнуть и ступить на путь боли, страданий и ужаса. Согласившись, ты проклянешь и меня, и этот день, и себя самое – за согласие. Ты вправе будешь уйти, но обратной дороги не будет. Ты слаба – и наверняка сломаешься. Я спрошу лишь один раз: хочешь ли ты попытаться пройти дорогой мучений, крови и кошмаров?

«Это было превосходнейшее вложение капитала», – с дрожью от волнения подумала Хэйт прежде, чем выпалить жаркое:

– Да!

На лице Бестии промелькнуло что-то, отдаленно схожее с жалостью.

Непись хлопнула в ладоши, и из тьмы вынырнула копия той дроу, что доставила Хэйт в обитель.

– Отдай Тарише все, что у тебя с собой и на тебе, – велела Глава Дома; заметив выпученные глаза пришлой, снизошла до пояснения. – Первым тебя ждет шаг познания. Когда дочери Дома проходят его, мы следим, чтобы познающая не ушла за грань. По счастью, с тобой эти предосторожности ни к чему. Ты чужая Дому, спасать твою жалкую, бесконечно повторяющуюся жизнь – только тратить понапрасну силы.

Хэйт, начиная осознавать, что вляпалась со своим восторженным: «Да! » – в нечто, до крайности отличающееся от ее ожиданий (не очень явно сложившихся, но в «меню» входили «плюшки»), приступила к разоблачению.

«С подводной лодки некуда бежать», – в смешанных чувствах подумала адептка.

– Реликвию и ожерелье передай мне, – внесла коррективы Глава. – Знай: в любой миг ты можешь забрать свои вещи – никому здесь они не нужны. Одна просьба – и тебе все возвратят; это же будет означать, что путь тебе не по силам. Не мешкай, тысяча шагов мучений ждут!

Оставшись в исподнем (полоса ткани на груди и стыдливые трусики, набор «по умолчанию», «апгрейд» стоил денег, коими адептка разбазариваться на подобные пустяки не привыкла), Хэйт, скрепя сердце, выполнила требования НПЦ. Как говаривал папа: «Пошел в попы, служи и панихиды».

– Заклинания тебе тоже не понадобятся, – обескуражила непись, проделав еле заметный жест.

Внимание! Вы подверглись воздействию негативного эффекта: Безмолвие магии.

Вы не можете применять заклинания!

Срок действия: бессрочно, не отменяется при смерти.

– Ледяной зал, – обронила Мать Дома. – Тариша, проводи.

Переходами, темноту коих сдабривали огоньки свечей, молчаливая дроу привела ее к каменным дверям, покрытым инеем.

– Старайся дойти до центра, – напутствовала адептку Тариша, прежде чем толкнуть створки.

– П-постараюсь, – морозный воздух, хлынувший из зала, перехватил дыхание.

Хэйт взглянула на свои босые стопы, на лед, покрывающий пол, потолок и стены зала, и сделала шаг в преисподнюю.