Или я сейчас умру от счастья - Маша Трауб

Лизе соседка сверху всегда казалась привлекательнее собственной матери. А булочки с корицей! Редкий мужчина станет гулять от таких булочек в исполнении кроткой жены, разве что полный извращенец. А Леонид, которого все соседи именовали не иначе как «генерал», маньяком и извращенцем не казался. Напротив. Все умилялись, когда он ждал около магазина жену с тяжелыми сумками, чтобы принять ношу и донести до дома. Леонида можно было встретить покупающего крошечную лампочку в ночник жены или меняющего батарейку в ее наручных часах. Они выглядели счастливыми бабушкой и дедушкой, когда выходили на прогулку с внуками.

Галюсик же придерживалась другой версии идиллической семейной жизни соседей. Она считала, что за прекрасным фасадом скрывается тирания. Лизе она с выражением, как на конкурсе художественного слова, пытаясь передать интонацию каждого из персонажей, рассказывала, как каждое утро Леонид будит и жену, и заодно соседку снизу своим криком. Ровно в шесть утра всеми любимый «генерал» грозно вопрошал: «Регина, где мой бутерброд? »

«Ленчик, давай еще поспим, пожалуйста», – умоляла мужа Регина. Но Леонид требовал бутерброд именно в шесть утра и ни минутой позже. Чего только Регина не предпринимала, чтобы продлить сон супруга – и капли на ночь давала, и занавески темные, не пропускающие свет, в спальне повесила. Но муж вставал без всякого будильника в пять тридцать, делал утреннюю гимнастику и в шесть требовал традиционный бутерброд с колбасой.

Однажды Галюсик даже вмешалась и встала на защиту Регины. Леонид курил исключительно на лестничной клетке, по многолетней привычке, хотя жена не запрещала ему курить на кухне. Но «генерал», согласно заведенному им самим правилу, выходил на лестницу, открывал настежь большое окно и курил, задирая голову, чтобы выпустить дым. Галюсик, вынося мусор, сказала, что она на месте Регины такого мужа давно бы прибила. Ну разве можно так измываться над супругой? Да и она не спит с шести утра, просыпаясь от криков и требований бутерброда. Леонид кивнул и почти неделю не требовал раннего завтрака, однако потом снова начал кричать по утрам, желая уже не бутерброд, а яйцо, сваренное непременно в мешочек. И бедная Регина безропотно варила яйцо. Леонид возмущался, что «мешочек» никак не получался – яйцо оказывалось то вкрутую, то недоваренное. Наконец Регина познала секрет приготовления идеального «мешочка», и еще на неделю крики прекратились.

А потом Леонид объявил, что по утрам станет есть овсянку. Регина вставала и варила кашу. Более того, она стала готовить завтрак с вечера и оставляла тарелки на столе – и с яйцом, и с бутербродом, и с овсянкой, заботливо укутанные полотенцами. Она достигла небывалого совершенства – варила овсянку так, что к утру каша не превращалась в густую липкую массу и не требовала разбавления молоком. Леонид же требовал не только каши, но и внимания жены в шесть утра, поэтому спустя еще неделю попросил на завтрак оладьи. Он не кричал, но запахи, которые просачивались через вентиляционное окошко из квартиры соседей в квартиру Галюсика, будили ее настойчивее криков. Да и привыкла она к ранним побудкам и даже переживала, если сосед не требовал нового блюда на завтрак.

Однако выдерживать запах оладий, а потом сырников, а чуть позже – омлета с колбасой, помидорами и зеленью, еще позже – свежеиспеченных сдобных булочек, Галюсик больше не могла. В шесть утра она запахнула свой шелковый халат и отправилась к соседям с требованием прекратить издевательство – ну пахнет так, что жрать хочется, а она на диете. Регина усадила ее за стол и накормила оладьями. Леонид был бодр и весел, травил солдатские анекдоты и подливал Галюсику чай. Та, уминая оладьи, в сотый раз сказала, что нельзя так издеваться над бедной Региной, заставляя ее стоять у плиты ни свет ни заря, и над ней, соседкой, тоже. Посмеялись, разошлись миром.

Соседи, одни из немногих, кстати, считали, что Галюсик слегка с прибабахом, но «баба нормальная», как характеризовал ее Леонид. Так что у них завязалось даже некое подобие дружбы. Галюсик всегда дарила Регине на праздники милые бессмысленные подарки – конфеты, кухонные полотенца, фарфоровые фигурки зайцев или драконов – в зависимости от того, какой год наступал по китайскому календарю, – «уставшую» ветку мимозы или бутылку водки (на 8 Марта и 23 Февраля). Регина радовалась вниманию и всегда защищала Галюсика от нападок соседок.

А Галюсик, получив неожиданную поддержку со стороны уважаемой семьи, пошла вразнос. Один раз она высыпала мусорное ведро соседки прямо перед ее дверью – та выставила мусор, моя полы в квартире, чтобы потом вынести, да, видимо, позабыла. Лиза прекрасно помнила, как приехала после звонка соседки, которая кричала, что вызовет милицию. Ведь не первый случай хулиганства со стороны Галюсика! Женщина в возрасте, а позволяет себе подобное поведение! Ни в какие ворота! И тогда, стоя на лестничной клетке в окружении соседок, которые наперебой докладывали, что еще «учудила» Галюсик, Лиза не понимала, как общаться с собственной матерью. Ругаться? Отчитывать? Просить больше так не делать? И самое главное, она не знала, чего еще от нее ждать. От женщины, еще достаточно молодой для того, чтобы можно было бы списать чудачества на возраст, находящейся в здравом рассудке, не пьющей, но оставшейся одной и не нужной никому. Женщины, которая считалась ее матерью. Лиза не могла пообещать соседкам, что «мама больше так не будет», потому что знала – Галюсик будет. Лиза понимала, что мать страдает от одиночества. И не могла ей объяснить, что сама в этом виновата. Даже для собственной дочери она стала посторонним человеком. Дочь нуждалась в матери, а не в Галюсике. С восемнадцати лет Лиза жила одна. Получив паспорт, она оборвала связь с матерью. Приезжала лишь в экстренных ситуациях, которые случались все чаще.

Соседка снизу жаловалась, что Галюсик обрезала провода, ведущие к дверному звонку. В том, что «хулиганила» именно Галюсик, можно было не сомневаться – соседка напротив смотрела в глазок и все видела. Но не вышла и не остановила. Потому что себе дороже связываться.

– Зачем ты провода обрезала? – спросила Лиза у матери, не рассчитывая на вразумительный ответ.

– Звук раздражал. Слышно же все. Трели эти. Хуже, чем пальцем по стеклу водить или мелом по доске. С ума можно сойти от этих звуков. Ты просто не слышала. Тоже бы обрезала.

Галюсик всегда была чувствительна к звукам.

Как-то Лиза с Галюсиком поехали на море – первая и последняя их совместная поездка. Потом Галюсик предпочитала отдыхать одна, а Лиза проводила лето в лагерях, отбывая по три смены подряд. Ту поездку с матерью Лиза прекрасно помнила спустя многие годы. Ей исполнилось десять, и «море» считалось подарком на день рождения. Они с Галюсиком поселились в домике, стоявшем практически у кромки воды. Оставалось лишь удивляться, как домик, откровенно говоря сарай, еще не смыло набегавшей волной. Перед самим домом были навалены камни, а внутрь вела деревянная, рассохшаяся от времени, воды и солнца лестница. Июнь в тот год случился холодным, море все время штормило. Но Лиза, закутавшись в одеяло, сидела на лестнице и смотрела на море, которое плескалось под ногами. Это стало одним из самых сильных потрясений в ее жизни – сидеть и смотреть, как набегают волны, а стекла в домике трясутся от ветра. Галюсик кричала, ругалась с хозяйкой, что-то требовала, грозилась уехать, а Лизе было так хорошо, как никогда. С тех пор она любила шторм, ветер, холод и ощущение того, что в любой момент и тебя, и дом, и все вокруг поглотит стихия. Смоет волной, и следа не останется.