Дети грозы. Книга 3. Зови меня Смерть - Мика Ртуть

Будь его воля, он бы собственноручно прирезал и Мастера Ткача, и всех убийц, начиная с Седого и заканчивая крысятами, и всех цеховиков от контрабандистов до карманников. Воздух Суарда определенно стал бы чище без гильдии Ткачей. А если ядовитые гады перекусают себя сами – тем лучше. Только бы помогли добраться до шера Бастерхази и утащить с собой в Ургаш. Туда, куда шер Бастерхази отправил всю семью Эспада, потому что шер Эспада посмел косо на него глянуть. Повезло выжить одному лишь Угрю – тогда семилетнему, полному наивного благородства мальчишке. И когда Мастер Ткач подобрал его, избитого нищими оборванцами и умирающего в канаве, ему все еще казалось, что выжить – это везение.

Сейчас же он точно знал – это было не везение, а судьба. Он получит свои ножницы, чтобы обрезать жизнь шера Бастерхази. А потом… что будет потом – неважно. Но Угорь совершенно точно не станет таким же, как Седой Барсук или Мастер Ткач. Уж лучше он уйдет служить в храм Хисса, Безликим. Говорят, Безликим дарован покой.

Но сначала – месть. То, ради чего Бенедетто шер Эспада отказался от собственного имени и стал Угрем. Просто Угрем. Скользкой ядовитой тварью, вором и убийцей без чести и совести.

– На тренировках не вздумай трогать Стрижа, – расщедрился Седой Барсук на советы. – И Волчку скажи, пусть остынет, не спешит к Хиссу. Он свой шанс упустил.

Тихий голос мастера теней проникал в сознание, подчиняя и пресекая на корню все возможные возражения, совсем как полгода назад…

…когда Угорь возвращался к наставнику с добытым из дома графа Сильво свитком и был остановлен мягким приказом:

– Малыш, иди-ка сюда.

Он обернулся, готовый убить наглеца. Но не обнаружил на площади никого, кроме каменного мантикора, изливающего в бассейн струю воды из пасти.

– Хм. Не туда смотришь.

Угорь снова крутанулся на месте – никого. И ни звука, кроме шелеста ветвей и журчания фонтана. Только чуть заметное сгущение темноты у ближнего платана, словно лунный свет обтекает нечто…

– Мастер?

– Плохо вас Мастер учит. Никуда не годится.

Темнота шагнула вперед, оказавшись Седым Барсуком.

– А провожу-ка я тебя. Заодно и познакомимся.

Пожалуй, так страшно Угрю не было, даже когда он вместо родного дома увидел пятно жирной сажи посреди нетронутых жаром деревьев и ровную шестиконечную звезду, нарисованную поверх гари ручейками живого пламени. Темный шер Бастерхази, придворный маг Валанты, не давал себе труда скрываться. Весь Лас-Беньяс знал, что именно он вырезал семейство Эспада. Знал – и трусливо молчал.

Теперь же Угорь словно встретился с самим Хиссом: в глазах Седого Барсука не было ничего человеческого. Но страх быстро прошел. Мановение ресниц, и вместо порождения Бездны перед Угрем был немного рассеянный, рано поседевший горожанин, хорошо известный любителям собачьих боев заводчик, за единственного друга почитавший страшенного кобеля ольберской породы.

Желание Седого Барсука познакомиться было очень подозрительно: до сего момента Седой успешно делал вид, что подмастерьев Ткача в природе не существует. Ничего хорошего внимание Седого не сулило, но выбора не было.

Угорь рассказал все, что тот хотел услышать: как ведет себя Мастер с каждым из учеников, что и как говорит, каким тоном отдает распоряжения жене, притворяющейся экономкой. На удивление Седой не ограничился вопросами и приказами. Он беседовал с подмастерьем почти как с ровней. Бенедетто шер Эспада рассмеялся бы ему в лицо и отослал на конюшню, поучиться почтительности к благородным шерам, но Угорь мог бы гордиться такой честью. И гордился бы, если бы не ощущение холодной стали у самого сердца. Одно неверное слово, одно неосторожное движение, и Седой убьет его.

Слава Хиссу, обошлось. Седой счел его достаточно полезным и молчаливым, чтобы оделить ролью доносчика и мальчишки на побегушках. Лишь спустя пару месяцев Угорь понял, сколь выгодно ему внимание Седого. Тот не ставил Угря в известность о своих намерениях, но задавал множество вопросов. По его вопросам и по обрывкам разговоров цеховых старшин Угорь понял – в гильдии затевается мутная игра. И если Угорь сыграет правильно – это приблизит его к цели. Всего на шаг, один шаг из тысячи – и Угорь сделает их все.

И быть может, когда-нибудь снова сможет назваться шером Эспада. Хотя бы один раз! Ему всего-то и надо, что прийти на место, где когда-то стоял родной дом, и сказать: я отомстил за вас. Я, Бенедетто, достойный сын шерре Эспада.

Глава 7

Луч солнца золотого

2-й день каштанового цвета, остров посреди Вали Эр

Шуалейда

В ответ на ее мысли – или эмоции, или шис знает что еще – Дайм поцеловал ее. В губы, нежно и жадно. А Роне коснулся губами шеи и притиснул за бедра к себе, огладил горячими ладонями… Дайм тоже, прямо поверх руки Роне. И сквозь зажмуренные веки Шу увидела золотое сияние. Словно они втроем оказались внутри солнечного луча, невесть откуда взявшегося посреди ночи.

Это сияние грело и слепило, вызывая слезы на глазах, и Шу хотелось остаться в этом солнечном луче навечно, всегда ощущать эту близость, родство, любовь… Она отвечала на поцелуй Дайма, вцепившись в его плечи, поглощая его боль и возвращая ему собственное наслаждение… не только собственное. Она ощущала и эмоции Роне – кипящую, готовую выплеснуться лаву желания под тонким, уже трескающимся слоем сдержанности, и наконец-то не боялась этого огня, а готова была гореть вместе с ним. Вместе с ними обоими. Вот только проклятие Дайма по-прежнему связывало его, грозило в любой момент остановить его сердце.

«Вместе у нас получится все, что мы захотим, – раздался внутри головы голос Роне. – Нет такого проклятия, чтобы было сильнее нас».

«Но как, я не понимаю», – не то подумала, не то сказала она, оторвавшись на мгновение от губ Дайма и заглянув в мерцающие штормовой бирюзой глаза.

Боль и наслаждение, любовь и ненависть, отчаянная решимость идти до конца окатили ее кипящей волной, и она на мгновение увидела себя его глазами. Себя – великолепную необузданную стихию, едва-едва удерживающуюся в хрупкой человеческой оболочке. Себя – прекрасную мечту, нежную принцессу. Себя вместе с Роне, шторм и лесной пожар.

– У нас все получится, – сказал Дайм, – я верю.