Дорога войны - Валерий Большаков

Сирм сжал зубы и зашагал к мосту.

Великолепное творение Аполлодора Дамасского составляли две неравные части – с правого, мезийского берега до маленького островка посреди данувийских вод, где серела камнем крепость Понтис, тянулись шагов на триста деревянные пролеты, а сам Траянов мост начинался у северной крепостной стены. Оттуда Понс Траянис уходил через реку к Дакии – двадцать могучих быков, каждый высотою в сорок локтей, держали настил, вымощенный кирпичом, сходясь сводами, и поднимали еще выше каменные арки на входе и выходе с моста.

Хмурый первосвященник зашагал по предмостью, оглядываясь, и вдруг на душе у него потеплело – деревянный мост был разборным. Значит, не так уж прочно засели в Дакии римские псы! Боятся «петухи», что прихлынут дакийские сотни и пойдут в набег.

– И пойдут! .. – прошептал Сирм, словно клятву дал.

Он быстро одолел Понтис и поравнялся с замостовой площадкой. Дозорный с наблюдательной башни протрубил в рожок. Из караульни вышел легионер и распахнул ворота, окованные медными листами. На Сирма он даже не взглянул.

Жрец миновал башню-арку и пошагал с краю, боязливо косясь на крутящуюся внизу воду, шумно обтекающую каменные устои моста. Громадные опоры живо напомнили Сирму пилоны египетских храмов – те были такими же высокими и массивными.

– Великий Замолксис! – пробормотал он и поежился. Зябко было первосвященнику. И страшно – этот нескончаемый Понс Траянис подточил его веру в победу.

Пройдя под концевой аркой, жрец остановился и обвел глазами предмостные укрепления. Две квадратные крепости-кастеллы в тридцать локтей высоты соединялись кирпичной стеной толщиною в шесть футов, [25 - Римский фут – 29, 6 см. Шаг (5 футов) – 1, 48 м. 1 миля (1000 шагов) – 1, 48 км. ] усиленной дюжиной башен-бургов. Дорога с моста выходила из узких ворот главной кастеллы и шла между военным лагерем Дробета и канабом, [26 - Канаб – поселок при военном лагере. ] разросшимся в немалый городишко.

Целая армия нужна, чтобы взять мост, и еще не факт, что штурм будет удачным. «А зачем нам штурмовать Понс Траянис? ! – неожиданно развеселился Сирм. – Придет зима, Данувий покроется крепким льдом, и даки перейдут на тот берег в любом месте! »

Кривя губы в злой усмешке, жрец Замолксиса прошагал до канаба и свернул на прямую и ровную Декуманус Максимус. Улица привела его к маленькой священной роще, чудом уцелевшей в последнюю войну. В глубину рощи уводила аллея, вымощенная камнем, она упиралась в ворота небольшого храма Замолксиса – римляне не мешали дакам молиться своим богам. Чем бы варвары ни тешились, лишь бы за мечи не брались…

Подняв посох, Сирм постучал в ворота. Гулкий звук разнесся по храму. Не скоро створка ворот отошла в сторону, и наружу выглянул плешивый боязливый человечек лет пятидесяти, в белом жреческом одеянии до пят и с золотым обручем на голове, смешно обжимающим скобку седых волос.

– Кто ты, путник? – спросил он. – И чего ищешь в святом месте?

Сирм усмехнулся и выговорил весомо:

– Меня зовут Сирм сын Мукапиуса, я первосвященник Великого Замолксиса и сыновей его Кабиров!

Жрец в страхе выпучил глаза.

– Н-нет! – выдавил он. – Сирм умер!

Первосвященник молча задрал полу плаща и продемонстрировал жрецу запястье. На загорелой коже проглядывала татуировка – волкоголовый дракон сплетал длинное тело в кольца и щерил клыки.

– О-о! – расширил глаза жрец, порываясь пасть на колени.

– Эту метку оставил мне мой отец, – гордо сказал Сирм. – Он удалился на поля Кабиров, но я остался. И доведу дело его до конца.

– Да будет милостив к нам Величайший Безымянный! – молитвенно прошептал жрец. – Входи, о Сирм, будь хозяином в моем доме.

Войдя, первосвященник снял петас, обнажив коротко остриженную голову.

– Меня зовут Скорий, – говорил жрец, шагая впереди нежданного гостя, – еще великий отец твой Мукапиус поставил меня сюда, и я сберег рощу. И храм тоже в целости!

Обернувшись, он удивленно воскликнул:

– А где твои волосы?

Сирм усмехнулся и погладил ладонью седую щетину на макушке.

– Я жил в Египте, – объяснил он, – а у тамошних жрецов в обычае брить голову. Не выделяться же.

– Ясненько, ясненько, – закивал Скорий и засуетился: – Сейчас принесу что поесть!

Стол он накрыл в личных покоях – небольшой комнате с огромным камином и маленькими оконцами, заделанными слюдой.

– Такую комнатушку, – болтал настоятель храма, – легче протопить. Охапки дров мне хватает на весь день!

Смахнув пыль со стола, он расставил миски и чашки. Яства были обычными, без изысков – просяная каша, кусок вареной кабанятины, старое сальтензийское вино и, на закуску, соленый фундук.

Сирм набросился на еду, словно хотел насытиться за все десять лет воздержания – где бы он попробовал такое в Египте?

– Зачем ты вернулся, Сирм? – негромко спросил Скорий. – После смерти Мукапиуса ты стал главным жрецом, римляне долго искали тебя, за твою голову была назначена награда… Разве не страшно тебе?

– Страшно, – согласился сын Мукапиуса. – Но я не потому удалился в Египет, что меня гнал страх. Мне ли бояться смерти? Мне, ходившему по краю рядом с отцом и Децебалом? Нет, я просто опустил руки тогда, ибо не видел просвета и не имел надежды. Даки или погибали, или попадали в рабство, или становились на сторону римлян. И с кем мне было выступать против владычества Рима? Кого звать? – Сирм мрачно покачал головой и продолжил: – Все десять лет я выходил на пристань Саиса и расспрашивал купцов, как тут у вас дела. И десять лет подряд меня успокаивали, говорили, что в Дакии «все спокойно», – одних разбойников-даков умиротворили, а другие – и даки, и геты, и буры, и карпианы, – покинули свои земли, ушли за Пирет, в Пустыню гетов или к берегам Гипаниса. Капля за каплей уходила и моя надежда, когда вдруг я услышал новость. Фракийский купец поведал ее мне. Дескать, появился в Дакии некий Оролес, называет себя наследником Децебала, собирает воинов, дерзает нападать на военные лагеря римлян. И надежда вновь переполнила меня! Ах, думаю, услышал Замолксис мои молитвы, послал Дакии спасителя!