Консул - Валерий Большаков

Обратно на Палатин поднялись со стороны реки, по кливус Викториа – парадному взвозу Победы десяти шагов ширины – и свернули в неширокий проулок, зажатый глухими каменными стенами. Стена слева, наклонная, выложенная из блоков-квадров, уходила на высоту трехэтажного дома, единственные ворота в ней были заперты.

– Это запасной вход в наш дом, – пояснил Сергий, – сюда подъезжают телеги с припасами.

– И прямо в погреба! – дополнил Эдик.

– Большой у вас дом, – несмело вымолвил Пареллий.

– А то! – отозвался Чанба.

Проулок шел вверх, и правая стена постепенно понижалась, пока, уже за поворотом, не перешла в череду кованых решеток меж мощных гранитных столбов, увенчанных бронзовыми грифонами.

– И это все ваше? ! – изумился Местрий.

– Да вот, – небрежно сказал Эдик, – купили по осени. Жить-то надо где-то…

– Да-а… – впечатлились цирковые.

– Вы вот что, – предупредил Сергий. – Дом с трех сторон окружен парком, и вам туда лучше не соваться…

– Леопардики могут скушать, – вмешался Эдик. – Его они уважают, – показал он на Лобанова, – нас знают, рабов кое-как терпят, а вот с вами они не знакомы. Тут к нам однажды грабитель забрался… Короче говоря, мы только недавно узнали об этом, когда обглоданные кости нашли у фонтана – видать, киски запивали питательный обед.

– Не слушайте его, – улыбнулся Сергий, – никого Зара и Бара не съели. Хм. По-крайней мере, в этом году…

– Но могли! – упорствовал Чанба.

– Могли…

Сергий на правах хозяина отпер калитку в монументальных воротах, сквозь которые просматривалась подъездная аллея.

– Заходите.

Лобанов двинулся к дому, выглядывающему из-за кипарисовых зарослей, и тут, раздвинув мордой кусты, на аллею вышла леопардиха Зара. Мощно муркнув, она боднула Сергия в бедро, подлащиваясь, и принцип почесал у «киски» за ухом, приговаривая:

– Хорошая Зарочка, хорошая…

Довольно заурчав, Зара тут же напружила стальные мышцы, и низкое утробное рычание застудило кровь в жилах циркачей.

– Свои, Зара, свои…

Леопардиха отмякла и канула в заросли. Напоследок донеслось ее недовольное фырканье.

– Киска! – выдавил Пассиен-факир и нервно хихикнул.

– В дом они не заходят, – успокоил его Эдик и добавил, как бы в раздумье: – Наверно…

Еще не отойдя после встречи с «леопардиком», циркачи вошли в домус через роскошный вестибул, который был отделан александрийским мрамором, инкрустированным тазосским камнем. Гости были потрясены – все вокруг дышало несметным богатством, на фоне которого их жалкие сто ауреусов тускнели, превращаясь в желтые осенние листочки, в стертые медяки.

– Немного сощурьте глаза, – предложил Лобанов, – а то выпадут. И не держите нас за толстосумов, мы воины, а не торгаши.

– Мы нашли сокровища, – сказал Искандер, – и решили переехать в этот дом.

– У-ух! – только и выдохнул Пареллий.

Цирковых провели в атрий, они только начали успокаиваться, когда к ним из перистиля явился самый настоящий циклоп – огромный лохматый великан с мрачным выражением изуродованного лица, на котором свирепо горел единственный глаз. Гости оцепенели.

– Здорово, – прогудел великан.

– Привет, Киклопик, – ответил Сергий, и обратился к цирковым: – Знакомьтесь, это наш домоправитель. Рабы относятся к нему с величайшим почтением и слушаются беспрекословно.

– Ну так, еще бы… – слабым голосом проговорил Пассиен.

Киклоп ухмыльнулся (отчего окончательно стал похож на людоеда, предвкушающего вкусный обед из пяти блюд) и пророкотал:

– Триклиниарх все приготовил. Комната для гостей тоже готова. Купальня согрета, Леонтиск расстарался.

– Отлично, сразу и начнем. – Обернувшись к циркачам, Сергий уведомил их: – Поучите нас до обеда, потом перекусим, отдохнем с часок и продолжим наши игры…

– Как скажете, – смиренно ответил Пареллий.

Так у них и повелось с январских ид. [16 - Иды – середина месяца. Ноны – 7-й день марта, мая, июля и октября, 5-й день прочих месяцев. ] После легкого завтрака преторианцы обучались всяким цирковым штучкам, вроде фокусов и жонглирования кинжалами, и так до самого обеда. Подкрепились, полежали, и опять всё заново, до самого ужина.

К марту Сергий научился выдувать огонь, выпуская столбы пламени шага на три. Было противно брать в рот горючую смесь. Утешало то, что имевшие с нею дело не болели бронхитом.

А уж ловкости, гибкости, быстроте реакции преторианцы и сами бы могли поучить циркачей.

Навыки закреплялись до мартовских календ, когда начались Матроналии. В этот день социальный порядок переворачивался: матроны сами накрывали стол своим рабам, чтобы побудить тех получше работать в будни. А мужья подносили своим женам подарки в память о легендарном примирении сабинянок с их предками.

Незадолго до ид римляне провели ежегодный ритуал – мужчину, названного Мамурием Ветурием и переодетого в звериные шкуры, изгнали из города ударами палок, а впереди процессии подпрыгивали жрецы, колотящие в щиты.

Но это был лишь канун праздника. Следовало дождаться первого полнолуния и мартовских ид, дня Анны Перенны, когда народ радостно воздавал почести новому году.

В иды римляне запрудили берега Тибра. Они гуляли, пили, валялись на траве с подругами, многие – прямо под небом, немногие ставили палатки или строили себе шалаши из зеленых ветвей.

Сергий и Тзана, по примеру соседей, соорудили подобие юрты из тростников, покрыв их сверху одеждами.

Они лежали рядом, болтая обо всем, занимались любовью, молчали вдвоем. Девушка ни слова не говорила о предстоящей разлуке, и Лобанов был благодарен ей – он ненавидел прощаться.

А праздник только набирал обороты. Отовсюду неслись крики и здравицы. Разогретые солнцем и вином, римляне желали стольких лет жизни, сколько человек мог осушить чаш.

Римлянки, распустив волосы, водили неуклюжие хороводы, оступаясь и падая, хохоча и визжа, а их милые друзья распевали песни, «сопровождая слова вольным движением рук».

Да и что было делать жителям Великого Рима? Ведь в мартовские иды все дома в городе захватили духи!

Правда, и после ид не все спешили возвращаться домой, ибо в четырнадцатый день до апрельских календ начинались Квинкватрии, праздник в честь богини Минервы. Один праздник незаметно переходил в другой.

В этот день школьники освобождались от занятий и передавали плату своим учителям, прерывались военные действия, начинались конные процессии и все, кто только мог, приносил бескровную жертву лепешками, медом и маслом.