Меч Вещего Олега. Фехтовальщик из будущего - Валерий Большаков

– Лады. Олег тебе с ковадлом поможет…

Кузнец молча поклонился, не особо, впрочем, прогибаясь, и повел Сухова за собой. Вольгаст тиун двинулся следом.

– Ты уж расстарайся, – ворчал он по дороге. – Проверяет тебя конунг, разумеешь? Знать хочет, что за руки у тебя… Вдруг да не оттуда растут?

Веремуд кивал только. Кузня обнаружилась за городом, за большим подворьем Хакона конунга, зовомым Бравлинсхов – двор Бравлина, в честь отца Хакона, тот тоже в конунгах ходил. Идти было далеко – чащоба поглощала дворовые стуки, а гогот сотен рабов и свободных работников заглушался пением лесных птиц. К лучшему, подумал Олег. Устал он от коллектива.

Кузня была совсем новой – толстые, не тронутые дождями бревна отдавали изжелта-белым. Из открытых настежь дверей доносилось звяканье и бурчание: «Навалят всего, навалят… бур-бур-бур… ищи потом… бур-бур-бур… Ну вот, кто сюда поклал? »

– Это ты, Валит? – позвал Веремуд.

– Я…

Из кузни вышел мрачного вида юнец. Был он в лаптях и онучах поверх портков с заплатами на коленях. Рубахи на нем не было, только оберег в виде молоточка свисал с кадыкастой шеи и болтался на тощей груди. На лицо юнец тоже красавцем не был – скуласт, ушаст, носат. Серые глаза из-под белой челки глядели угрюмо и колюче – только тронь!

– Подмастерье мой, – сказал Веремуд, обращаясь к Олегу, – Валитом звать.

– Валит, сын Ниэры из рода Лося! – звонко отчеканил помощник.

Олег счел за лучшее улыбки не показывать и отрекомендовался:

– Олег, сын Романа.

Валит кивнул довольно безразлично – очень надо, мол, со всякими трэлями знаться. Мы и сами из таковских и носы не дерем-с…

– Ты про меч не забудь… – проворчал тиун, собираясь уходить.

– Я помню, – сказал Веремуд терпеливо.

– И вот еще что… – Тиун замялся, взглядывая на Олега, покопался в бороде, но все же договорил: – Смотри, в бега не подайся. Гридни – это тебе не трэли, не отмахаешься… Им – забава, тебе – погибель. Понял меня?

– Понял, – буркнул Олег.

– Вот и хорошо, что понял…

Валит с любопытством посмотрел на Сухова, но ничего не сказал. Вот характерец…

– Ты… этот… ингрикот? – спросил Олег, лишь бы спросить. – Ижор то есть?

– Я карел! – отчеканил Валит.

– Ну и что ты на меня вызверился? – сказал Олег с внезапным раздражением. – Спросить уже нельзя?

– Почему нельзя… – увял Валит. – Можно…

– Ты не обижайся, если чего ляпну, – помягчел Олег. – Я тут получужой, обычаев ваших не знаю… Уразумел?

– Уразумел! – приободрился Валит и улыбнулся краешком губ. – А что за меч? – спросил он Веремуда. – Тиун говорил…

– Конунг наш заказал… – пробурчал кузнец. – Меч, говорит, надобен. Вынь да положь ему меч. А из чего я его сделаю? Ты не смотрел – железки тут есть какие-нибудь? Прутки, там, проволока, поковки?

– Здесь-то пусто. Может, на прежней кузне пошукать?

– Ну, пошли пошукаем…

«Прежняя» кузня на берегу мелкого прудика не сгорела, как думал Олег, просто старая была – нижние венцы сгнили совсем, крыша на одном честном слове держалась. Но заготовок Веремуд нашел в достатке – и прутки сыскались, и полоски кованые, и даже два ржавых стилета с обломанными остриями. Как их только не сперли…

– Значит, так, – решил Веремуд. – Ты, Олег, молотом машешь, ты – меха качаешь. И чтобы не ругались! А то железо всю злобу впитает и худым выйдет.

Вернувшись, запалили горн. Валит качал сипящие мехи, а Сухов приноравливался к тяжелому молоту-ковадлу.

Веремуд выбрал железные и стальные полосы и прутья, поскручивал через один, разогрел и много раз проковал на наковальне, вбитой, будто в станину, в подковку – громадную, неподъемную колоду. Лязгал молот, бухало ковадло, сыпали искры. И снова Веремуд складывал плетеную заготовку, перекручивал в штопор, собирал гармошкой, резал вдоль, опять скручивал и проковывал, проковывал, проковывал…

Валит тоже участвовал в технологическом процессе – жилясь, качал сипящие мехи да натужно бормотал молитвы и заговоры. И, видать, помогало! Плющилась покорно плетенка под ударами молота, ворочалась, сжатая клещами, огрызалась окалиной, но все более и более обретала форму меча.

Пополудни, отковав клинок начерно, Веремуд вытянул рукоять, выстругал дол – срединный желоб на лезвии, облегчавший меч, и доделал, что попроще, – набалдашник, перекрестье. Вбил в горячее лезвие инкрустацию проволокой: «Веремуд» и отполировал голомень – плоскую сторону меча. После травления на темно-сером фоне клинка проступил узор «елочкой».

– Харалуг! – выдохнул Валит.

– Дамаск, – поправил Веремуд самокритично. Он покачал меч в руках – пахнущее жженым углем холодное оружие. Едва ли не в метр длиной, меч чуток сужался к острию. А дол словно подчеркивал грозную убойную силу клинка. Не хухры-мухры!

– Слышь, дай попробовать! – не удержался Олег.

Веремуд удивился, но теплый меч молотобойцу вручил. Олег приставил клинок череном к глазам и полюбовался прямизной отточенного лезвия. Хоть сейчас в бой! Нацепив пояс с ножнами, Олег вышел на воздух. Помахал мечом, примериваясь, и исполнил «бой с тенью». Валит в полном восторге следил, как губительная сталь сечет воздух, разрубая тень ворога и с того, и с этого боку, спереди смахивая голову, разя косым ударом за спину.

Меч гудел, блистая на свету, а Валиту казалось, что не «солнечные котята» сигали в траву, а лучи валились, словно спелые колосья, подрезанные серпом.

Олег резал пространство короткими дугами и упивался податливостью оружия и своею мерой владения им. Высверк. Мах. Высверк. Тень. Мах. Высверк. Меч завертелся пропеллером и замер, указуя в зенит. И сразу – звенящая тишь повисла в пропахшем хвоей и дымком воздухе. Но ненадолго.

За деревьями в стороне пруда вскрикнула девушка. В крике различались гнев и страх. Послышалось натужное «Отстань! », перебитое звонким ударом. «Дерется еще! – воскликнул веселый баритон. – С-сучка! » Грянул хохот в две глотки.

Олег сунул меч в ножны и поспешил к пруду – нельзя девочек обижать!

Ржали два гридня, шрамолицый и толстомясый, явно близняшки. Рожи сытые, довольные, плечи в обхват. Нет, не гридни это, подумал Сухов. Скорее, просто охрана. А голос подавал рослый, сильный мужчина лет сорока. Кафтан из дорогого бархата обтягивал мощный торс, расшитые сапоги оставляли в мокром песке широкие следы. Чрезвычайно крупные черты лица, мясистый нос, мохнатые щеточки бровей а-ля Брежнев, похожий на утюг подбородок выдавали натуру жестокую и злобную. Он пытался завалить на травку стройную блондинку в простенькой рубахе, сильно оттопыренной грудями и западавшей в талии. Сорванная понева валялась под ракитовым кустом.