Варварский берег - Валерий Большаков

С рубахами-вышиванками они мигом разобрались, а вот со штанами закавыка вышла – ни ширинок на них, ни молний, только дырки на поясе, а сквозь них шнурок пропущен.

– А пуговицы где? – вознегодовал Лобов. – Жека, да они все пуговки пооторвали! Прикинь?

– Успокойся, – сказал Комов, – до пуговиц тут еще не додумались.

– Чё, в натуре? ! А как тогда… – Подвязывай!

Затянувшись шнурком-гашником, Евгений помахал руками – нигде не жмет? Вроде нет.

– Держи!

Купец схватил перстень, не удержав хитренькой улыбочки.

– Думает, обдурил дурака, – хмыкнул Комов. – Да там того золота – тьфу!

– А камень?

– Да какой камень… Синтетика. Пошли!

Шагая в ногу, они отправились в город, дивясь деревянным мостовым и высоченным тынам, огораживавшим усадебки.

Не сразу и скажешь, что выше – стена крепостная или эти заборы.

Павел шел и спотыкался – никак на рубаху свою наглядеться не мог.

У ворота всё узорами расшито, и на груди, и по швам, а рукава – длиннее штанин! Если тесемками не подвязать в том месте, где нормальные люди запонки вставляют, будут висеть ниже колен.

Но всё равно красиво. Вот только…

– А чего девки на нас так пялятся? – поинтересовался Лобов.

– Первые парни на деревне! – ухмыльнулся Комов, горделиво прямя плечи. – А в деревне – один дом. – А чего тогда хихикают?

– Смущаются, наверное…

Встречные девицы таращились на них и прыскали в кулачки. Или косами прикрывались. Евгений почувствовал смутное беспокойство.

Оно резко усилилось, когда какой-то мужик, парившийся в кафтане, увидал дембелей. До того равнодушно созерцавший сцены уличной жизни, он встрепенулся, ощерил желтые зубы и гулко захохотал.

– Да чё такое?

Комов оглядел себя, но никаких изъянов не обнаружил. Чего тогда местных на «хи-хи» пробивает? ..

Зашагав поживее, друзья оказались перед воротами в зеленом валу, открывавшими вид на громадную избу.

– Стопэ! – сказал Комов. – Нам туда нельзя. Тут какой-нибудь… этот… князь прописан.

– Или король!

– Или король.

– А давай обойдем?

– Давай.

Тут из ворот вышли самые настоящие витязи – в шлемах своих, в кольчугах. Викинги? Или варяги? Да один хрен…

Похохатывая, воины приблизились к «гостям из будущего» и стали что-то такое говорить… Понять бы, что.

Седой воин исполнил па странного танца, и витязи дружно захлопали дембелям: просим, просим!

– Па-аха… – осенило Евгения. – Да они нас за этих… за скоморохов держат!

– Зашибись! – вытаращился Лобов. – И чё?

– Танцуй!

– Ты базар-то фильтруй… – неуверенно молвил Павел.

– Танцуй, сказал!

Друзья пустились в странный пляс, бухая каблуками по толстым доскам, которыми была вымощена улица.

Воины подбодрили их лихим посвистом. Мигом набежала толпа местных, охочих до зрелищ.

Когда Лобов изобразил лунную походку, зрители завопили от восторга, и тут уж Комов не сплоховал – упав на спину, закрутился в нижнем брейке. Толпа неистовствовала…

Павел, раскрасневшийся от движения и всеобщего внимания, заревновал – и показал нечто в стиле хип-хоп.

Тут гашник его развязался, портки свалились. Запутавшись в мотне, Лобов и сам ляпнулся, загремев по мостовой. Успех был оглушительный.

Красный от стыда и злости, Паха вскочил, подсмыкивая штаны. Толпа ухахатывалась – и тут же чьи-то нежные ручки и загрубелые мозолистые лапы принялись совать ему пирожки, яйца, сухари…

Комов, тот полностью вошел в роль – кланяясь, обходил зрителей, собирая «плату» в подол, чем смешил всех до икоты. Витязи расщедрились – утирая слезы, они бросали Евгению половинки серебряных монеток, а то и целыми отдаривались.

Провожаемые смехом и добродушными тычками, дембели удалились, оглушенные – и ничегошеньки не разумеющие.

– Звезды, блин, – пробормотал Комов, стыдливо отворачиваясь.

– Отожгли по полной программе… – добавил Лобов.

По ту сторону маленькой крепости, на берегу неширокой речки, трудились мужики, тюкая топорами, забивая клинья в бревна и раскалывая те повдоль.

– Чего это они делают? А, братан?

– Да хрен их знает…

Забравшись в большой лодочный сарай, напарники пристроились у щели, поглядывая в нее по очереди, – отсюда, через вторые ворота, весь «королевский дворец» просматривался насквозь. Полнейшее неведение бесило Евгения, но запах съестного путал мысли – соображалка отказывалась работать на голодный желудок.

– Налетай!

Друзья, не евшие с утра, схомячили всё заработанное, и их потянуло в сон. Смеркалось.

Жека с Пахой устроились ночевать на грудах разлохмаченных канатов да на старых, прелых парусах.

Комов долго не мог уснуть. Мешало всё – чужие запахи, чужие звуки. Чужой мир.

В полнейшей тишине вдруг начинала ухать сова. Взлаивала собака. «Слу-уша-ай! .. » – доносился голос ночной стражи.

«А вдруг мы тут на всю жизнь? ! – пронзило Евгения. – На фиг, на фиг…»

Надо полагать, Лобова пугали похожие страхи – Паха всё ворочался, вздыхал тяжко.

– Чё не спишь?

– Да мысли всякие в голову лезут… – Кончай мыслить. Отбой.

…Комов захихикал. Сиятельный им потом объяснил, отчего они с Пахой такой успех имели, – торгаш, сволочь этакая, им девчачьи рубахи продал, убивальницы, в которые только невест наряжают, чтоб те плакали перед свадьбой, убивались понарошку.

Евгений так и заснул, с улыбкой на лице. Отбой… А вот Олега в сон не тянуло. Видать, на губе отоспался на неделю вперед.

Сухов сидел, сложив ноги по-турецки, и бездумно пялился в костер.

Мужчина в годах, но всё еще крепкий, с клеймом каторжника, добавил огню пару чурок, да и подсел к Олегу поближе.

– А ты, московит, сдюжил, – сказал он запросто, словно знаком был с Суховым с детства.

– Против Виллема-то? – лениво уточнил Олег.

Клейменый кивнул.

– Только следи теперь за ним, – проговорил он. – Косматый не только внешне волосом зарос, но, наверное, и внутри. Будет пакостить тебе и по мелочи, и покрупному. Так что бди.

– Спасибо, что предупредил, – серьезно сказал Сухов. – Сам-то кем будешь?

– Человеком, – пожал плечами каторжник. – Конченым, правда. Ну да Господу виднее. Наверное, и такие Ему нужны. А зовут меня Игнаас. Было время, когда ко мне обращались «ваше сиятельство», но всё проходит, в одну и ту же реку дважды не ступишь…

– Игнаас, – по-прежнему серьезно проговорил Олег, – я тоже, бывало, в шелках ходил, а не в этом тряпье. Это самое… теперь я никто, но это не навсегда. Пока ты жив, нельзя считать себя конченым – всему свой черед, зачем же торопить неизбежное?

И стоит ли ссылаться на Господа? Я верю в Бога, но жизнь вечная, муки ада и услады рая – это вздор, придуманный попами, страшилка, чтобы пугать паству и торговать благодатью в розницу. Срок, отмеренный нам, краток, но это всё, что дано человеку.

Игнаас тихонько захихикал.

– Зря я тебя предупреждал насчет Виллема, – сказал он, улыбаясь. – Для тебя это прах – отряхнул и дальше пошел. А я… Всё, что у меня было, я потерял – дом, богатство, семью. Всё! Живу будто по привычке. И чем жизнь раба хуже или лучше жизни владеющего рабами? Все мы дышим одним воздухом и щуримся на единое светило. А всё прочее – от лукавого. Нажить злата или нажить ума – что важнее? Как решишь, так и живешь. Сделал свой выбор – и топай, пока душа не расстанется с телом. Не знаю уж, что ты задумал, а только удачи тебе. Прощай.

– Погоди, – остановил его Сухов. – Спасибо, конечно, за пожелание, ну а если помочь?

Каторжник склонил голову к плечу.

– Чем?