Танкист №1. Бей фашистов! - Валерий Большаков

«Панцерваффе» оказались здорово прореженными, но силенок у врага еще хватало – сорок советских танков задержали четыреста немецких. Но задержали же, не пустили к Мценску!

Взвод Репнина разъехался – танки двигались скрадом, прячась в низинках и промоинах, скрываясь за холмами, стогами сена и купами деревьев.

Показывались, останавливались, стреляли – и словно пропадали.

А немцам и невдомек было, что в напряжении их держит всего один взвод – скрытность и обстрел со всех направлений создавали видимость действий крупных сил большевиков.

Пехота оставила окопы у Первого Воина, сместилась дальше, снова взявшись за саперные лопатки, стала закапываться.

Противотанковая артиллерия была практически выбита, но без орудий мотострелки не остались – две «тридцатьчетверки» с кончеными двигателями застыли на флангах в ожидании тягача. Светит ли им ремонт, было неизвестно, но дать прикурить немцам танки, ставшие огневыми точками, вполне могли.

«КВ» Полянского занялись рембатовцы, обещая «вылечить» за день, а пока на защиту тяжелого танка встал его собрат под командованием младлея Заскалько.

В сражении случился некий перерыв – немцы перестраивались, подтягивая подкрепления. Ну, и Катуков подсуетился – пригнал пару мощных тягачей «Ворошиловец», четыре или пять трехтонок с боеприпасами и горючим. Появился и дивизион «катюш» капитана Чумака. Продолжение следовало…

* * *

Репнин, выглядывая из люка, высмотрел пацана – курносую личность лет десяти-двенадцати. В широченных штанах и рубашке, явно не по размеру, в бушлате, наброшенном на плечи, мальчишка таращился на танк, почти не скрываясь.

– Эй! – подозвал его Геша. – Помочь Красной Армии не желаешь?

– Желаю!

Пацаненок подошел поближе, задирая вихрастую голову кверху.

– Звать как?

– Егором!

– Слушай, Егор, есть тут дорога по лесу, чтобы на запад, вон туда, пройти незаметно? Чтобы танки прошли?

– Есть, как не быть, – солидно ответил Егор. – Сено по ней возили. Показать?

– Залазь!

Мальчишка буквально вспорхнул на «тридцатьчетверку». Настоящий танк!

– А тебя не хватятся?

– Не-е! Я с бабкой живу, а она старая, все богу своему молится.

– Ну, показывай дорогу тогда.

– А вот так, где пастбище, и в лес!

– Иваныч! Налево!

Танк вздрогнул и двинулся к лесу.

– Ваня! Передай по взводу, чтоб за мною двигались.

– Есть!

Свернув, «Т-34» канул в рощу, выбираясь на заброшенную дорогу – даже колеи зарастали травой. Танки Капотова и Антонова шли следом как привязанные, по очереди качаясь на буграх и кивая пушками.

– Дядечка танкист! Направо теперь! Вон, где сосна горелая!

– Направо, Иваныч.

– Понял.

Лесовозная дорога была весьма ухабиста, но только не для танка – «тридцатьчетверка» перла вперед, как по шоссе.

– Все, Егор! Слазь! Спасибо тебе, и дуй домой. Дальше мы сами.

– До свиданья, дядечки танкисты!

– Бывай!

Помахав «проводнику», Репнин спустился в башню, окунаясь в машинное тепло.

– Иван, передай нашим – будем расходиться. Антонов пусть сейчас сворачивает, я за ним, а последним Капотов. И чтоб не высовывались! Долго ждать не придется, немцы скоро в атаку пойдут. Двинут, пока не стемнело…

– Понял, тащ командир!

Подрабатывая двигателем, «Т-34» тихонько подъезжал к опушке, подкрадывался.

Дорога, что открывалась за деревьями, была широка. По сути, это был обширный прогал между двумя лесными массивами. Слегка всхолмленный, заросший густой травой и кустарником, он мог служить настоящим «проспектом» для танков противника.

Но не для парадов – об этом красноречиво свидетельствовали обгоревшие остовы танков, черневшие вразброс.

Грунтовая дорога, ведущая к Первому Воину, была буквально истерзана гусеницами, кое-где и воронки зияли.

– Иваныч, глуши мотор.

– Есть.

Репнин приподнял крышку люка и вдохнул. После рева дизеля, лязга и грохота тишина оглушала. Стянув с себя шлемофон, Геша прислушался. Тихие звуки не давались ему, но множественный рокот моторов доносился вполне отчетливо.

«Ждем-с», – мелькнуло у Репнина.

Вдохнув еще раз запах прели, он зажмурился. Хорошо…

Словно и не война…

Удивительно. Само «переселение душ» его поразило и напрягло – вечером первого дня, еще на Донбассе, он долго чистил зубы порошком, полоскал и даже остограммился. Но вовсе не для того, чтобы «забалдеть» или «залить горе», а просто очистить глотку – было неприятно касаться чужим языком чужих зубов…

И чем тут могла помочь «Столичная» или даже трофейный коньяк? А вот, поди ж ты… Помог.

А потом все завертелось, закружилось – служба. Уставал так, что ложился – и засыпал. Сразу, как малолетка – те даже вверх ногами заснуть умудряются.

В общем, справился с собой. А вот то, что он оказался на войне, не той, киношной, а самой что ни на есть взаправдашней, его нисколько не поразило. Наоборот, Геннадий воспринял это как естественное «приложение» к той «неверояти», которая с ним произошла.

Нет, сказать, что он ко всему уже привык, что освоился в этом времени, нельзя, это неправда. Репнин только-только начинает понимать, чувствовать, ощущать мир 40-х годов. Ему еще предстоит немало волнений пережить. Ведь где-то жива мать Лавриненко, какие-то родственники – и жена. И ему придется, пусть не сейчас, но все равно придется сыграть роль сына, брата или дяди, мужа.

И дело даже не во внешних данных Нины, просто… Ну, не актер он, чтобы вжиться в роль!

Ладно, это испытание наступит не скоро. А вот бой…

Репнин напряг слух. Лязг и рокот явно приближались.

– Иваныч, заводи!

Напустив сизой гари, заработал дизель – это ничего, даже самые громкие звуки затеряются в шуме немецких моторов.

А вот и «панцеры» показались… Танки шли красиво, выстроившись «ромбом». Ну-ну…

– Бронебойный.

– Готово.

– Выстрел!

Снаряд вошел «тройке» под башню, подрывая ее. Репнин тотчас же подвернул орудие левее, выстрелил, попал, развернулся вправо.

– Бронебойный, заряжай!

– Есть бронебойным! Готово!

– Выстрел!

Заполучи, фашист, гранату…

– Отходим! Иваныч, задний ход! Ванька, передавай сигнал арте – немчуру притормозили на указанном рубеже!

Немцы обрушили на лес залпы своих пушек, а Геша, кусая губы, следил за врагом в прицел и все ждал начала «концерта». Лес – не лучшая защита, и это, конечно же, наглость – стрелять по немцам, подкравшись, можно было и схлопотать. Но Репнин старался для дивизиона Чумака, а немцы пока даже не слышали о таких штуках, как гвардейский миномет…