Четыре танкиста. От Днепра до Атлантики - Валерий Большаков

– Жить буду! – прокряхтел Репнин.

Пальба шла со всех сторон, то ослабевая, то резко усиливаясь. Советские танки, гитлеровские – все смешалось.

Неожиданно в смертельную какофонию боя вплелись гулкие удары – это заработали тяжелые немецкие минометы.

Одна мина упала неподалеку от Геши. Взрывной волной его подняло и отбросило на склон холма – словно мягкий, но огромный кулачище саданул в бок. Упав на траву, Репнин покатился, не чуя ни рук, ни ног. Разлепив веки, он резко вытаращился: прямо на него ехала «Пантера».

Он хотел было оттолкнуться, откатиться, спрятаться, но тело не слушалось – контузия словно выключила мышцы.

А танк подкатывался все ближе, лязгая гусеницами. Репнин отчетливо видел щербины на звеньях, отшлифованных землей, налипшую глину, давленую траву…

Морозящей мыслью прошло: правая гусеница переедет ему грудь, размозжит голову… Грохот и лязг заглушили канонаду.

А вверху невинно-голубое небо, будто выцветшее от зноя. Какие-то злаки мотыляются под ветерком, кивая метелками…

Танк застыл буквально в двух шагах от Геши. Гусеницы натянулись с тускнущим звоном и словно обмякли. А в следующую секунду прогремел взрыв, почти сорвавший башню «Пантеры» – взвилось пламя, потек дым… Жив, что ли?

Рядом с Репниным на коленки бухнулся Федотов.

– Сейчас, товарищ командир… – бормотал он лихорадочно. – Сейчас…

Стоя на коленях, заряжающий ухватил Гешу под мышки и поволок по склону наверх.

– Сейчас… Еще маленько…

– Погодь. Попробую сам…

Ноги слушались плоховато, но руки упирались что было сил. С трудом Репнин выполз на пригорок и увидел «Т-34», застывший совсем близко, в десятках шагов. Застывший, но целый.

– За мной!

Экипаж, матерясь и постанывая, пополз по изрытой воронками стерне.

– Иваныч! Слышишь? Мотор!

– Слышу!

В самом деле, дизель неподвижного танка работал на холостом ходу. Залезать было тяжело, Репнин сделал это с перерывами. С трудом опустившись в люк, он стиснул зубы – все члены экипажа были иссечены осколками, мертвые тела сочились кровью.

– Похороним… – глухо выговорил Геша. – Потом… Иваныч? Как ты?

– Да перетянул лапу-то, – прокряхтел мехвод, – не капает. А тутошний все залил, япо-она мать…

– Вперед!

Танк с двумя экипажами – мертвецов и живых – ворвался в расположение огневых позиций врага. Одним выстрелом Репнин уничтожил миномет вместе с расчетом.

– Осколочным заряжай!

– Есть! Готово!

– Выстрел!

Немецкое орудие подпрыгнуло и перевернулось. Отстрелялись…

– Товарищ командир! У них рация разбита!

– Это не самое страшное! – ответил радисту мехвод.

Со страшным гулом в борт бьет снаряд. Рикошет…

Чертыхаясь, Репнин попытался углядеть танки своего взвода, но никого вокруг не заметил. Геша скривился.

Взводный, называется! Потерял управление танками!

Поле кончилось, потянулось что-то вроде лесополосы. Дубы и сосны мешали танку, Иваныч юлил среди стволов как мог, и тут «тридцатьчетверка» сотряслась от взрыва.

На миг воздух в танке стал алым. Наверное, это от удара закраснело в глазах, а мотор заглох.

– А, чтоб тебя… – зарычал мехвод.

И тут же, словно подпевая, заревел дизель.

– Ни с места, командир!

– Всем вести круговое наблюдение!

Поворачивая перископ, Репнин огляделся. Ни немцев, ни своих…

– Иваныч!

– Лезу уже, командир…

Механик-водитель залез под танк через днищевый люк, повозился там и просунулся обратно.

– Япо-она ма-ать! На мину наскочили! Два катка вырвало, гусеницу в сторону откинуло!

Геша поморщился.

Запасные звенья имеются, и гусеницу натянуть можно. Но для этого надо вылезти наружу – выбраться из-под защиты брони.

А бой… Не похоже, что он утихал. Смещался к западу, но гремел, бушевал по-прежнему.

Репнин открыл верхний люк и выглянул наружу. Недалеко били танковые орудия. По звуку Геша узнал родимые «тридцатьчетверки». На «Т-43» 18-й бригады стоят совсем другие пушки. А вот пулеметы гогочут, автоматы трещат…

Наши наступают.

– Тащ командир! – возбужденно сказал Федотов. – Давайте, я на разведку схожу!

– Давайте…

Заряжающий живо соскочил с танка и пополз за деревья, вооружась пистолетом «ТТ». Под прикрытием кряжистых сосен Александр поднялся, пошел, крадучись, вперед, скрылся в подлеске.

Неожиданно оттуда застрочили «шмайссеры», раза два сухо ударил «тэтэшник».

Зажимая рану на плече, из зарослей выскочил заряжающий, вспархивая на броню. Репнин тут же развернул башню да и засадил по кустам осколочным. Рвануло.

Матерясь, Федотов вернулся на свое место.

– Немцы там! – доложил он. – Но немного, не больше взвода. Ч-черт…

– Дай мне, – сказал Репнин, отбирая у заряжающего бинт. Быстро разрезав рукав, он перемотал сержанту рану. – Задела только, кость цела. Спирт есть, проверял? Продезинфицируем.

– Унутрь? – натужно пошутил Федотов.

– Обойдешься.

Геша осторожно развернул башню. Справа по борту росла корявая, но толстая сосна, и ствол орудия задевал за дерево.

– Ваня! Будешь держать под обстрелом свой сектор.

– Понял…

Начинало темнеть. Вместе с приходом сумерек бой утихал, и Репнин понял, что они остались одни в этой дурацкой лесополосе.

Бросить танк и уходить к своим? Спасибо, они уже штрафники…

– Иваныч, проверь боеприпасы.

– Ага…

– Как нога?

– При мне, хе-хе…

Как выяснилось, в остатке имелось ровно десять осколочно-фугасных снарядов и ни одного бронебойного. У пулеметчика насчитывалось семь дисков к «дегтяреву» плюс пистолет-пулемет Судаева и четыре гранаты «Ф-1», два «ТТ». Все.

Провиантом танкисты тоже были небогаты. Один НЗ – буханка хлеба и две селедины. Поделив хлеб и селедку на четыре части, танкисты поужинали. Репнину достался хвост, как он и любил.

Слава богу, погибший экипаж позаботился о питье – трофейная канистра была полна теплой воды. Ну, это ничего – после соленой рыбки ты хоть из лужи лакать готов…

Дожевывая, Геша поглядел на Борзых – лопатки на согбенной спине радиста азартно шевелились.

– Ваня, как успехи?

– Лампа вдребезги… – уныло сообщил Борзых.

– А ты поставь вместо нее свой палец, – посоветовал ему Бедный. – Или этот… хм… Ну, ты меня понял!

– Лучше я твою носяру использую, – проворчал Иван.