Чёрные короли. Свинцовые небеса - Николай Зайцев

– «Зачем, зачем», – передразнивает он. – Потому что ты в армии! Так положено!

– Но пески… – пытается ему неуверенно возразить вчерашний курсант учебки. – Тут не место пловцам! – Я смотрю на своего соседа напротив, вижу на отворотах стойки мундира знаки подводника и машинально трогаю свои. Ошибки быть не может: пловцы-водолазы. Вот почему я заострил внимание, что вокруг одни пехи – сам-то морячок. Две крайности в армии и сейчас мы в одном транспортнике и летим – я прислушиваюсь к своему внутреннему «я» и не нахожу ответа – значит, летим неизвестно куда.

– Положено! – рявкает капрал, сердито хмуря брови и лицо покрывается сеткой морщин, выбитых злыми песчаными бурями. Устав сидит в нем крепко. Прочно и навсегда. У старика нет сомнений, и он злится, видя, что они есть у других. Все так лаконично и просто. Зачем ненужные вопросы? Усложнять и драматизировать ситуацию. Понять ветерана можно, его раздражают салаги: их нескончаемая вереница всегда перед глазами с одними и теми же вопросами.

Рука машинально тянется к внутреннему карману, достает пластик документа. Скашиваю глаза, читаю, но слышу тихий шепот рыжего доходяги и буквы прыгают, не желая складываться в строчки текста. Говорит паренек тихо, практически не разжимая губ, чтобы не привлечь лишнего внимания, но у меня хороший слух. Я ведь по второй специальности акустик. Ненужное воспоминание всплывает из глубины сознания и величественно застывает передо мной, качаясь на волнах разума черной подводной лодкой.

Очередная подсказка – и снова промах, память молчит, я по-прежнему не знаю, что должен вспомнить.

– Никогда не видел третьего лейтенанта, – шепчет салага. – Они разве бывают, господин капрал?

Старик давится воздухом, сердито тараща глаза то на меня, то на солдата. Я виду не подаю и ветеран, успокоившись, злобно шепчет в ответ:

– Разговорчики, рядовой. Офицер флота. У них все бывает.

– Почему?

– Потому что все не как у людей.

Кажется, начинался вечный спор: кто лучше? ВМФ или пехи? Это я помню. Это мне знакомо: в памяти всплывает давняя драка в мрачном клубе с одиноким мигающим красным фонарем. Я молод и мне весело. Пока в голову не прилетает пивная кружка. Я отчетливо слышу звон разбитого стекла. Сознание медленно гаснет, воспоминание исчезает, а голова, кажется, до сих пор находится в ореоле сверкающего крошева.

Я машинально трясу головой, автоматически проверяю по центру ли кокарда на фуражке и смотрю на пластик служебного удостоверения, мельком читая: «…военно-морская база…», «…отписан…»

Что я должен помнить?

К чему призывал меня странный голос?

Обрывки разговоров, транспортный отсек набитый солдатами, командировочное удостоверение ясности в происходящее не внесли, сея сомнения и вызывая еще больше вопросов. Я не только не понимал, что происходит, но и не осознавал, кто я. Словно был с собой не знаком.

Зато меня, видимо, прекрасно знал притворяющийся спящим второй пловец.

Вот кто мог ответить на все вопросы.

Я с надеждой посмотрел на сержанта. Мужчина даже во время мнимого сна казался слишком хитрым и сложным. От такого информацию получить непросто. Придется потрудиться. Воспоминания с готовностью подсказали, как это можно сделать в полевых условиях, не особо заботясь о здоровье допрашиваемого. От увиденной картины передернуло.

– А так, да, – продолжал старый капрал поучать салаг, думая, что его громкий шепот перекрывает шум двигателя и его больше никто не слышит, – в армии только с первым лейтенантом считаются. Вторыми они сразу после учебки выпускаются, ну, а третьими, – снова снисходительный взгляд в мою сторону, – становятся по недоразумению на флоте.

Так.

Спина моя выпрямилась в кресле. Ремни плотнее притянули тело к ложу. Выходит, я еще и «недоразумение».

«Спящий» сержант, мой напарник и непосредственный подчиненный, блаженно улыбался. Вот ведь мерзавец, услышал и не скрывает своей радости.

А солдаты, кажется, потеряли интерес к морякам, прикомандированным к «пескам», и теперь рыжий паренек увлеченно показывал своему соседу фотографию девушки, крутя в руках стержень, из которого вверх высвечивалась небольшая голограмма. Меня больше поразила не извивающаяся в танце молоденькая девчонка, а приборчик, скрытый в ладони рядового. Даже завис немного.

Не я один.

– Красотка, – прошептал лопоухий товарищ, вытягивая руку к голограмме. Рыжий поспешил отодвинуть фото в сторону, величаво говоря:

– После контракта поженимся. Обещала ждать.

– Везет, – кажется, товарищ икнул, а старый капрал оскалился в пренебрежительной улыбке, говоря:

– Восемь лет?

– Чего «восемь лет»?

– Ждать, естественно. Первый контракт на любой колониальной планете восемь лет. – Ну вот и зацепка. Я ее так долго ждал. Колониальная планета! Я подобрался в кресле, готовый слушать дальше. Сейчас произойдет развязка, все станет на свои места, и я наконец-то вспомню.

– Так ведь четыре года обещали, а через шесть месяцев первый отпуск… – мямлил рядовой.

– На каждой странице расписался? – кивал капрал, то ли спрашивая, то ли что-то подтверждая, – и под галочками тоже?

– Конечно.

– Шрифт мелкий читал?

– Да торопился. Хороший контракт. Тройное жалование и сертификат на жилье дают. Что с того, что на колониальной планете? Квартиру потом продать можно. – Капрал кивал, слушая сбивчивую речь молодого солдата. – Наверное, – паренек откровенно скис под таким вниманием и промямлил под конец: – Льгот много на пенсии…

– А я читал! – важно сказал лопоухий.

– Правда? – удивился старик, быстро среагировав и повернувшись на голос. – И что там?

– На колониальных планетах класса В, где среди нейтрального населения есть враждебные племена – первый контракт восемь лет!

– Да как же так, – чесал бритую голову рыжий паренек, – какие восемь лет? – Лицо его озабоченно хмурилось. – Какие враждебные племена? Откуда? Всех давно подчинили. Вы шутите надо мной? Кто же меня восемь лет ждать станет из армии?

– Да ты не переживай! – решил успокоить капрал. – Через два года первый отпуск, а там… может, и дождется, и сделаешь предложение. Меня, правда, не дождалась.

– И меня, – тут же отозвался голос с другого ряда.

– И меня. – Парни в армии всегда могли друг друга поддержать, особенно, когда надо было уничтожить психику новобранца.

– И меня, – сказал мой сосед, напротив. Сержант уже не притворялся. Расстегнул ремни. Поднялся, позевывая. Потянулся.