Чёрные короли. Свинцовые небеса - Николай Зайцев

Надо брать себя в руки. Надо найти людей. Надо выбираться. Надо найти капрала и придушить его.

Я здесь точно не один. Не может такого быть.

Со второй попытки я снова сел. Тело дрожало, готовое завалиться навзничь. Пальцы сжимались, сгребая склизкую опавшую листву. Я увидел в метре от себя большой сухой лист, прогибающий под собравшейся водой, и решился, выползая из ямы.

Силы покинули меня, когда до листа оставался последний рывок, я так и пролежал с открытыми глазами, то ли в беспамятстве, то ли наяву. Глядел, как лист прогибается под тяжелыми каплями дождя, пока наконец одна из сторон не наклонилась набок и вода тонкой струйкой не потекла по коричневому боку и не стала уходить в землю.

Я протянул руку, притягивая листок, и жадно напился.

Люди. Где-то должны быть. Я чувствовал.

Меня ведь не могли забыть и потерять. Я ведь лейтенант флота. За спасение офицера всегда дают медаль или внеочередной отпуск. Я вспомнил, как меня закапывали солдаты, и весь передернулся. Без сил опустился на землю, и, кажется, тяжело и протяжно вздохнул. Подувший ветер принес холодные капли с ближайшей кроны. Оросил меня и землю вокруг, выбивая фонтанчики, как от ковровой бомбардировки.

Закапать живьем лейтенанта. Это как же надо ненавидеть флот? Я доберусь до вас, крысы сухопутные! И обязательно каждого достану, чего бы мне это не стоило.

Сволочи.

Ладно. Без паники. Надо найти рубку транспортника. Наверняка там уже все. Послали сигнал и теперь сидят и ждут команду спасателей. Чай пьют и галетами хрустят.

До меня отчетливо донесся хруст пережевывания пищи. Как едят галеты, ни с чем не спутаешь. Я повертел головой, но никого не увидел. Надо вставать. Поляна, где разбили пикник, рядом. Сейчас я к вам приду и испорчу праздник.

Только палку найду.

Под опору подошло молодое деревце. Гнулось, но вес тела выдерживало. На хрупких веточках зеленные листочки скрутились от бушевавшего недавно жара. Теперь я видел повсюду следы катастрофы и мог оценить масштаб. Транспортник развалился на километры. В поваленных деревьях виднелись обрывки парашютов и разбитые кресла, куски пластика внутреннего салона, изоляционная желтая пена. Отдельно лежало крыло. Я добрел до него и некоторое время пережидал ливень под навесом, думая и отдыхая. Пассажирского блока не видно. Наверное, протащило дальше. Ближе к кабине пилотов. Тем лучше. Солдат тоже не видно. Устроили лагерь поближе к аварийному передатчику. Что ж, логично. Там и большой парашют – можно сделать навес, и сам салон – почти готовый дом. Еда в лесу для солдат не проблема.

А вот я могу стать проблемой.

Да что там могу.

Я хочу стать проблемой. Общей и быстро нерешаемой. Едят галеты, пока я тут мокну. Всему должен быть предел.

От злобных мыслей у меня появились силы. Заковылял, обходя завалы, быстро переставляя палку и ноги. Два раза чуть не упал. Спешил, как мог! Новые ботинки месили грязь и тяжелели с каждым шагом, но я не сдавался. Не хотел потерять напор и боялся, что запал ненависти может быстро иссякнуть.

Вышел на поляну и замер. Отсек для пассажиров метрах в двухстах лежал. Аварийный парашют не сильно помог. С правого края тросы, видно, оборвались еще в воздухе, и весь удар на эту сторону пришелся: крепкий сплав смят в гармошку. Металл лопнул местами и на стенах замер причудливыми трещинами на корпусе. Ветер слабо шевелил цветную материю. Почетным флагом накрывая отсек, как свинцовый гроб. Повезло таким, как я. Тем, что первыми улетели в отдельных креслах и спустились хоть как-то на землю. Но много ли было таких счастливчиков? Судя по трупам, которые быстро сжирали маленькие панцирные твари – нет.

Вот откуда хруст стоял.

Я поморщился. Большинство юрких трупоедов трусливо скрылись от меня в черном зеве прохода в отсек. Вряд ли они боялись, имея такие зубы и безразличие в мутноватых глазах. Скорее действовали по привычке и по желанию убраться с глаз непонятного существа. На поляне остались самые смелые и голодные. Один такой как раз доедал моего сержанта.

– Ну-ка! – я замахнулся на тварь палкой, имея твердое желание отогнать падальщика от мертвого товарища. Признаться, мне еще и водолазный тесак на поясе приглянулся, да и я вдруг понял, что могу разглядеть нашивку с именем на груди погибшего. Тогда узнаю, как звали сержанта. Может, вспомню что-нибудь полезное. Лишняя информация мне не помешает.

Только тварь почему-то решила, что я покушаюсь на ее ужин. Недоверчиво задрала морду в сторону острого конца палки, с удивлением посмотрела на меня и, широко разинув зубастую пасть, пронзительно заверещала, высовывая длинный черный от крови язык.

Клич моментально поддержали, и уже добрая сотня распахнутых пастей было обращено в мою сторону.

Я инстинктивно отшатнулся, пугаясь от неожиданности.

А потом ко мне вернулась ненависть. И я решил – ну что может сделать маленький трупоед против хорошей палки с расщепленным концом? Зато я добуду нож и узнаю, как звали сержанта. И двинул по раскрытой пасти наотмашь.

И не попал.

Панцирная тварь ловко извернулась и сомкнула челюсти на молодом деревце, впиваясь в ствол до сердцевины. Раздался знакомый хруст. И конец деревца сразу полегчал. Падальщик упал, перекусив ствол, и злобно посмотрел на меня, видно испытав при ударе с землей неприятные ощущения. Секундная пауза. Глаза блеснули жаждой мести и, выплюнув кусок дерева, трупоед засеменил ко мне, смешно переставляя маленькие ножки.

Поляна ожила. Панцирная волна спешила ко мне. Катилась целенаправленно в одну сторону. Из черного зева отсека вылезали новые хищники. Недолго оценивали ситуацию, сразу вычисляя обидчика, а потом с большим энтузиазмом присоединялись к колонне.

Я с тоской посмотрел на деревце в своих руках и подумал, сердито сплевывая: «Ну зачем мне нужен был нож? »

* * *

– И что ты такой неугомонный? – сердито спрашивал капрал, поливая вокруг землю из огнемета. Оранжевое пламя, чадя черной каймой, жадно пожирало визжащих в камикадзевой атаке маленьких злых тварей. Солдат, стоящий рядом с капралом, устал смотреть на геноцид, выстрелил из плазменной винтовки и положил конец бойне. Синяя вспышка разметала животных, поваленные деревья, разбитое оборудование, останки товарищей почти до самого отсека, прочертив широкую черную полосу. Старый вояка под гробовое молчание перекрыл красный вентиль огнемета и осуждающе посмотрел на подчиненного. Остро запахло разряженным озоном.