Сборник 2019 года. Том 7 - Михаил Жванецкий

Вы от своих цифр перебрасываетесь к чужим, мечетесь между своими и чужими цифрами.

И они вас убивают – и свои и чужие. Вас убивает сравнение.

А тот, к чьим цифрам присматриваетесь вы, тоже присматривается к чьим-то цифрам.

Ну, казалось бы, ему-то зачем, а тоже не спит, тоже переживает, свои сравнивает, страдает, губами во сне шевелит, проценты, доли во сне делит-вычитает.

Разве успокоится он когда-нибудь?

Когда-нибудь? От чего-нибудь?

Тот, кто ушёл в цифры, разве перейдёт к жизни слов, снов и прикосновений?

Не перейдёт он.

Мир цифр – мир наркотический.

Зависимость обоюдная.

Ты страдаешь от них, они страдают от тебя.

Господи! Да война – это цифры.

Война – это война цифр.

Человеческие крики за цифрами.

Человеческие раны за цифрами.

Кто управляет нами – управляет цифрами.

За цифрами стоят, сидят, лежат больные, здоровые, раненые, озверевшие и ставшие одинокими.

Да он разве видит?

Да он разве расстраивается?

А за кого переживать?

Там же цифра «один» встречается, только когда он говорит о себе.

О всех других пошли нули.

Количество нулей убитых и взорванных.

Эти нули строем идут, в грузовиках едут, в подлодках тонут и даже в театрах аплодируют. Пока…

Пока не загремел мир цифр, все мы стоим, лежим, любим и детей держим в строгости – для следующего поколения цифр.

Как цифры потоком – значит, война, значит, кончились личности, закончились арии, смыслы, метафоры и колыбельные.

Эй, нули, Родина вас зовёт вперёд!

Мы у них

Самая изощрённая фантазия иностранных режиссёров нашу жизнь воссоздать не может: они не знают грязь, покрытую толстым слоем лжи, или ложь, покрытую слоем грязи.

Настороженность и радость при виде того, что плохо лежит.

Или женщин, перетаскивающих рельс.

Или лёгкую немытость под смокингом.

Или грязный «Роллс-Ройс» с мигалкой.

В этом больше смысла, чем в многодневной поездке по Сибири.

Это туалет в огороде. Без задней стенки.

Мол, всё равно к реке выходит, то есть забота об окружающих, не о сидельце.

Как показать нас в виде прохожих, когда мы прохожими не бываем.

Мы ищем! Еду, деньги, справки, документы, одежду, лекарства.

Мы поём то, что наши музыканты заимствуют у них.

Как же их режиссёры выйдут из этого положения?

Что же – они будут показывать свою копию, превращённую в пародию?

Они думают, что мы над ними смеёмся.

А мы не смеёмся – мы так подражаем.

Это у нас такой джип, такой фильм, как у них, такая песня.

Это наше, хотя и ихнее.

Долго поливать грязью, а потом создать такое же, но хуже, и уже окончательно возненавидеть ихнее.

Как это всё показать, раскрыть, понять?

А будто в Советах мы не выкрадывали чертежи, формулы, изделия и, копируя, делали настолько хуже, что сам Сталин орал: не трогайте, копируйте все-все дырки, все трещины, потому что у вас работать не будет.

Так говорил кумир нации её элите…

Поэтому! Ах, поэтому, опять и опять – царские генералы, статские советники и что-то ещё, одетое не как все, дикое ретро в соболиных шубах.

И они, изображая нас, становятся абсолютно ненормальными.

У них в кино мы придурки.

И вроде даже их героев ловко преследуем и обманываем.

Мы там – они придуманные.

Так как, приступая к нам, они сами теряют человеческий облик и надевают на нас всех какие-то погоны, галифе – такие мы у них злодеи в сапогах от Диора и в гимнастёрках от Версаче.

То есть, изучая жизнь в России, ты или изучишь и подохнешь, или подохнешь, но не изучишь.

Повторяюсь.

Нам нужно жить отдельно.

Отдельно петь, пить, читать и говорить.

Что мы и делаем.

Пока мы не начнём медленное взбирание, которое когда-нибудь назовут восхождением.

На приёме у больного

Чтобы успокоиться, нужно говорить не с вашим лечащим врачом, а с его больным.

И сразу – то ли оттого, что он жив ещё, то ли оттого, что он не знает, что с ним, то ли оттого, что он не хочет знать и вообще рад видеть кого угодно, вы мгновенно успокаиваетесь и понимаете, что паниковать надо было раньше, и вспоминаете, что паникёры – очень здоровые люди, редко попадающие в пожар, наводнение, воровскую компанию или алкоголизм.

Так что ваша компания – не врач.

Ваша компания – его больной.

С вашим диагнозом.

Целую.

Такое состояние

Это я внутри произнёс с грузинским акцентом.

– Слушай! Я ехать дальше не хочу. И домой не хочу. И спать не хочу. И кушать не хочу. И пить не хочу. Ничего не хочу.

Вот такое состояние.

И здесь сидеть не хочу.

И там сидеть не хочу.

И читать не хочу.

И писать не хочу.

Я вообще устал хотеть.

Ничего не хочу.

Вот такое состояние.

Никуда не хочу.

Умирать не хочу.

И жить не хочу.

Вот такое состояние.

Что посоветуешь?

Какие лекарства?

Против чего?

Против меня?

Что – револьвер?

Умирать не хочу.

Я ж не идиот.

И жить не хочу – тоже потому что не идиот.

С кем встречаться?

С врачом?

Что он мне скажет?

То, что ты?

Лечиться не хочу.

И болеть не хочу.

Я же сказал, я не идиот.

Это такое состояние.

Телевизор смотреть не хочу.

Ты говоришь – не смотреть.

Я не смотрю.