Девушка в бегах - Эбигейл Джонсон

Она показывает себе за спину – на серебристый автомобиль, припаркованный снаружи.

– Мне нужно идти, и ты не пойдешь со мной. Тебе нельзя.

Я чувствую, как дрожат губы.

– Ты не можешь меня просто так оставить. Ты ничего мне не рассказала. Почему мы прячемся? Кто гонится за нами? Где ты научилась угонять машины?

Она молчит, снова осматривает комнату, задергивает шторы еще плотнее, смотрит куда угодно, только не на меня.

– Пожалуйста, возьми меня с собой, – произношу я. Но умолять ее бесполезно – как обычно. Не важно, о чем я прошу – пойти спать на час позже или поехать куда-то с друзьями, чью машину она не проверяла. Теперь ее паранойя начинает казаться пугающе оправданной и при этом заразной.

– Нет, здесь ты будешь в безопасности, если сделаешь все так, как я говорю. Поняла?

Пока я поняла только то, что мама врала мне всю жизнь.

– Если ты уйдешь, разве я буду в безопасности? Я же ничего не знаю!

Она останавливается, потому что эти последние слова я почти выкрикиваю, и смотрит прямо на меня – впервые за последние несколько минут. Ее взгляд обращается сначала на мою забинтованную голову, затем на капли крови на моей рубашке. Ее пальцы слегка дергаются, и не в силах сдержаться она делает шаг ко мне. И вот мама уже обнимает меня и гладит по голове.

– Если бы был какой-то другой способ, я бы им воспользовалась. Я совершила ошибку. Когда придет время, за нее заплачу я – не ты.

Она отстраняется, чтобы встретиться со мной взглядом, не выпуская меня из рук.

– И если бы я не считала, что ты достаточно сильная и достаточно умная, чтобы тебя можно было оставить… – Она поднимает взгляд и смаргивает слезы, прежде чем снова посмотреть на меня. – Прямо сейчас ты должна быть сильной. Мы обе должны быть сильными. Я понимаю, ты испугана и растеряна, но на счету каждая секунда. Скажи мне, что ты это понимаешь, Кэйтелин.

Произнося мое имя, она слегка встряхивает меня.

Последние несколько часов я была настолько погружена в собственный страх, что мне и в голову не приходило – она тоже боится. Она никогда не выглядела настолько испуганной, как я. Она принимала каждое решение без малейших сомнений, она действовала быстро и эффективно. Но сейчас, оказавшись рядом с ней, я чувствовала, как она дрожит, как холодны ее руки, лежащие на моих плечах, и понимала, что страх пожирает ее так же, как и меня. Возможно, даже сильнее, потому что она думала не только о себе, но и обо мне.

Всегда.

Каждое решение. Каждое правило. Каждый безумный параноидальный поступок. Она защищала меня, готовила меня.

К этому.

Голова болит слишком сильно, чтобы кивнуть, но я озвучиваю правду, которую ей нужно услышать:

– Я понимаю.

Мама стискивает мои плечи, ее подбородок вздрагивает, а потом она подавляет эмоции и выпрямляется.

– Комната оплачена, и у тебя достаточно еды и воды по меньшей мере на неделю, но все это кончится раньше. – Она продолжает говорить, повторяя правила, о которых уже мне рассказала, и я понимаю, что она не хочет оставлять меня так же сильно, как я не хочу ее отпускать.

– Ладно, – перебиваю я ее. – Я останусь тут, не буду ни с кем контактировать, я не… не испорчу все на этот раз. – Я пристально смотрю на одноразовый телефон, не рискуя поднять взгляд на нее. – Как только ты уйдешь, я позвоню Регине, чтобы она заменила меня на работе, и завтра я должна была встретиться с Кармель, чтобы подготовиться к контрольной по истории, к понедельнику…

– Нет, тебе нельзя никому звонить. – Ее пальцы впиваются в мое плечо. – Вообще никому. Они нашли нас по фото. По фото. Будь уверена, они следят за всеми, кого мы знаем.

– Но я потеряю работу, и я обещала Кармель, что мы вместе повторим про Варфоломеевскую ночь. Она постоянно забывает, кто такие гугеноты, и… и… – Я путаюсь в словах, пытаясь выговорить их как можно быстрее, чтобы она поняла. Я не могу просто исчезнуть. Мы наконец-то задержались на одном месте достаточно долго, чтобы люди начали переживать, если однажды я просто пропаду. А как же Эйден? Он будет ждать меня у библиотеки, там, где мы всегда встречались. Если я не приду, он решит, что это и есть мой ответ, что я для него важна, а он для меня – вовсе нет.

Я разобью ему сердце, а я этого не хочу. Я ничего этого не хочу.

Я чувствую, как дрожат губы, а затем мама снова обнимает меня.

– Прости, я не хочу, чтобы ты проходила через это, и я все исправлю. Обещаю, я все исправлю.

У меня сдавливает горло. Я задаю вопрос, который никто, никогда не должен задавать своей матери:

– Что, если что-то случится с тобой?

Она молчит так долго, что я начинаю слышать, как бьется мое сердце.

Она открывает рот, закрывает его, потом открывает снова.

– У меня больше нет выбора.

Затем она обнимает меня, прижимает к себе, и от этого меня снова начинает мутить, но я так же крепко обнимаю ее в ответ.

– Просто скажи мне… кто тебя преследует? – спрашиваю я, когда она идет к двери.

Она останавливается, уже взявшись за дверную ручку, и, хотя мне не видно ее лица, я догадываюсь, что она отвечает, крепко зажмурившись:

– Что бы ни случилось, пожалуйста, помни, что я люблю тебя.

Выход

Мама не звонит.

На первый день я убеждаю себя, что у нее могло найтись множество причин задержаться. Может, возникли проблемы с машиной. Может, она потеряла телефон или у него села батарейка. Может, то, что ей нужно было сделать, заняло больше времени, чем она рассчитывала.

Могло случиться миллион вещей, еще не означающих, что случилось нечто плохое.

Но все же… может быть, она ранена.

Может быть, они нашли ее.

Может быть, они убили ее.

Я не сплю.