Господь Гнева - Роджер Желязны

– А разве это не вы болтаете?

– Что ж, я лясы точу, а делами заниматься предстоит тебе, – вздохнул отец Хэнди. – Что-то я хотел сказать… Ах да, баран!

На пятиакровом пастбище, за церковью, паслись шесть его овец.

– Вчера Теодор Бентон одолжил барана для моих овечек, – сказал отец Хэнди. – Баран староват, с седой бородкой… Ну так вот, прибежала собака, этот рыжий ирландский сеттер Йейтса, и попробовала напасть на стадо. Да ты видел этого сеттера – он что ни день гоняет моих овец.

Калека неожиданно заинтересовался и поднял голову:

– Ну и что баран?

– Собака пять раз приближалась к стаду. И пять раз баран начинал медленно-медленно двигаться в сторону собаки, оставляя стадо за своей спиной. Собака, разумеется, тут же останавливалась, когда замечала, что баран направляется к ней. Ей не хотелось познакомиться с его рогами. А баран тоже останавливался – и делал вид, что пасется. – Отец Хэнди улыбнулся, припоминая эту сцену. – Что за умница старик! Я видел, как он пасется, а один глаз косит на собаку. Собака то лает, то скулит, а он знай себе пощипывает травку. Тут собака начинает опять красться к овцам. Баран начеку и двигается в ее сторону. Собака останавливается… Но в последний раз собака применила другую тактику – ринулась вперед бегом. И оказалась между бараном и овцами.

– И стадо начало удирать?

– Да. А собака – ну, ты сам знаешь их повадки, они это умеют – валит овцу, а потом убивает ее или калечит и первым делом полосует ей брюхо, выворачивает внутренности. – Отец Хэнди помолчал. – Ну так вот, про этого барана. Он очень старый. Он не мог догнать собаку и заступиться за овец. Он просто повернулся и смотрел на происходящее.

Оба собеседника какое-то время задумчиво молчали.

– А способны ли они думать? – спросил Тибор. – Я имею в виду баранов.

– Понятия не имею. Зато знаю, о чем думал я. Хотел бежать за ружьем. Чтоб убить собаку. Я должен был ее убить.

– Будь я на месте барана, – сказал Тибор, – и мне довелось бы наблюдать, как собака пробегает мимо меня и накидывается на овец, а я мог бы только наблюдать…

Он растерянно замолчал.

– Ты бы подумал: «Лучше бы мне умереть, чем вот так стоять! .. »

– Вот именно.

– Стало быть, смерть действительно иногда благо, как мы учим Служителей Гнева. А не зло, как учат христиане. Помнишь, как в послании Павла: «Смерть! где твое жало? Ад! где твоя победа? »  [3 - Первое послание к Коринфянам, 15: 55. ] Надеюсь, ты улавливаешь мою мысль?

Тибор медленно произнес:

– Вы хотите сказать: не можешь выполнить свою работу – лучше умри… И какую работу должно исполнить мне?

«На фреске, – подумал отец Хэнди, – тебе предстоит изобразить Его лик».

– Его, – сказал он. – Как он выглядит.

Тибор на какое-то время остолбенел. Потом спросил:

– Вы хотите сказать – изобразить Его в точности так, как Он выглядит?

– Нет, – ответил отец Хэнди, – дать свое видение.

– У вас что – есть фотография? Или видеоматериал?

– Мне дали фотографию, чтобы показать тебе.

Тибор ошарашенно уставился на него.

– Вы это серьезно? У них есть фотография Господа Гнева?

– У меня есть трехмерное фото – то, что до войны называли голографией. Это не фильм, но для дела, думаю, достаточно.

– Дайте взглянуть.

В голосе Тибора мешалось удивление, страх и оскорбленное чувство художника, которому слишком грубо указывают, что и как делать.

Отец Хэнди сходил в свой кабинет и вернулся с папкой, из которой он достал трехмерную фотографию Господа Гнева и протянул ее Тибору. Тот ухватил ее механическими пальцами.

– Се наш Господь, – торжественно изрек отец Хэнди.

– Да, вижу, вижу, – закивал Тибор. – Какой изгиб черных бровей. Какие завитки смоляных волос… А глаза! Вижу в них боль… Но он же улыбается!

Внезапно его экстензор вернул фотографию священнику.

– Нет, я с этого рисовать не стану.

– А почему?

Но отец Хэнди отлично понимал резонность тиборовского «нет»: фотография ни в коей мере не схватывала божественной сущности; это был снимок человека – просто человека. Да и странно было бы, если бы кусок целлулоида, покрытый нитратом серебра, мог уловить таинство божественной сущности.

– Эта фотография была сделана, – сказал отец Хэнди, – во время пира на открытом воздухе на Гавайях. Он вкушал местное блюдо из осьминога и курицы с листьями таро. Наслаждался жизнью. Видишь это жадное выражение разыгравшегося аппетита – как неестественно искажены черты Его лица сим чисто плотским чувством! Он отдыхал воскресным полуднем перед произнесением речи на факультете тамошнего университета – не помню названия. Это было в счастливую пору шестидесятых годов.

– Вы сами виноваты в том, что я не могу выполнить работу, – пробурчал Тибор.

– У плохого мастера всегда инструмент виноват.

– Вы не мой инструмент, – ответил калека. Опустив манипуляторы на сиденье тележки, он добавил: – Вот мои инструменты. Я их не виню. Я ими пользуюсь – как могу. А вы… вы мой наниматель. Вы ставите передо мной огромную задачу, но даете один паршивенький цветной снимок. Да разве я могу? ..

– Странствие. Попечители Церкви постановили так: если фотографии недостаточно – а это так, и все мы отлично это понимаем, – тогда ты должен отправиться в странствие и путешествовать, пока не найдешь Господа Гнева. Они прислали письменное распоряжение на этот счет.

Тибор изумленно замигал. Таращась на отца Хэнди, он запротестовал:

– Но моя метабатарея! А ну как она выйдет из строя в дороге!

– В этом случае вини свой инструмент, – произнес отец Хэнди. Величаво-спокойная интонация этой фразы далась ему не без труда.

Или подала голос от плиты:

– Уволь его. Пошли к черту.

– Я никого не увольняю, – обратился к ней с укором отец Хэнди. – И посылать к черту – это очень по-христиански. Пора бы тебе запомнить: у нас нет понятия ада и чертей!

Вслед за этим он повернулся к Тибору и произнес величайшие стихотворные строки всех времен и народов, коих общий смысл оба мужчины улавливали, но коих скрытая суть ускользала от них, как рыба у того рыбаря, что взял на ловитву сеть со слишком крупной ячеей.