Супердиверсант Сталина. И один в поле воин - Валерий Большаков

Судоплатов заметил, что Эйтингона «зацепило», он загорелся опасной игрою.

– Согласен, – кивнул Наум. – В конце концов, мы будем всего лишь говорить правду!

– Именно.

– Только надо же как-то назвать твой план. Кстати, план чего? А давай по-военному! План операции… Операции «Перевал»! Звучит?

– Ну-у… Более-менее.

– «Более-менее! » – передразнил друга Эйтингон. – Звучит очень даже солидно. Хотя, если честно, мне куда интересней твоя «лесная» РККА! Партизанские армии, вооруженные немецкими танками и самолетами… Лихо! – Эйтингон задумчиво посмотрел на бутерброды и сказал: – А не пора ли подкрепиться?

– Угощайся.

– Ну, если ты так настаиваешь…

Бутерброды и пирожки с чаем вдохновили друзей, и план операции «Перевал» стал обрастать деталями.

* * *

Ночевали в кабинете. Судоплатов занял диван, а Наум сдвинул два кресла, поворчав для приличия, хотя оба были людьми неприхотливыми, могли и на травке заснуть, и на голых досках, и даже в снегу.

Утром «воронок» доставил Демьянова.

Александр Петрович был сухощав, с породистым лицом и холеными руками. Аккуратные усы придавали ему еще больше сходства с киношным белогвардейцем, лощеным даже без аксельбантов и золотых погон. И эта похожесть вовсе не случайна – Демьянов был из дворян, а его дядя, к примеру, служил начальником контрразведки в штабе Врангеля.

Натерпеться, как «социально чуждому элементу», Александру пришлось немало, но, когда его завербовало ГПУ, жизнь устроилась.

Александр женился на Татьяне Березанцевой, дочери известного психоневролога, профессора. И жена, и тесть тоже являлись негласными агентами НКВД.

Еще лет за десять до войны Демьянова перевели в Москву и устроили инженером в «Главкинопрокат», что послужило своеобразным пропуском в богемные круги. К тому же и Татьяна работала на «Мосфильме» помрежем.

Сводя знакомство с артистами и режиссерами, Александр частенько пересекался с дипломатами, с иностранными журналистами. Прошло время, и в НКВД Демьянова просветили – им заинтересовалась немецкая разведка. Конкретно – Отто Боровски, атташе германской торговой миссии в Москве (прекрасная «крыша» для разведчика! ).

Это было более чем кстати.

Александр вошел в контакт с немецким резидентом, его взяли в вербовочную разработку, а в картотеке абвера он значился под кличкой «Макс».

Судоплатов стал разрабатывать операцию «Монастырь», которая «в прошлой жизни» помогла выиграть Сталинградскую битву.

Это была радиоигра с абвером – немцам подкидывали тщательно выверенную дезинформацию, и вермахт перебрасывал войска туда, куда нужно было Красной Армии.

Павел готовил «вкусную» приманку – дескать, в Москве создана и действует антисоветская организация «Престол». Разумеется, он залегендировал, что подполье являлось прогерманским, а возглавлял его князь Глебов, бывший предводитель Нижегородского дворянства. «Подпольщиком» был и придворный поэт Борис Садовский по прозвищу «Рифмоплет», наваявший оду в честь немецкого оружия, искусствовед Алексей Сидоров, учившийся в Германии, и прочая интеллигенция, жаждавшая пособить рейху. Профессор Березанцев тоже примыкал к «Престолу».

Разумеется, «Престол» был выдуман Судоплатовым, но нашлись отщепенцы, реально готовые влиться в «пятую колонну».

Собирались «подпольщики» в кельях Новодевичьего монастыря, отчего тайная операция и получила свое название.

В декабре 41-го Демьянов явился к Глебову в военной форме, объявив, что его призвали на фронт, но биться за большевиков он не станет – уйдет к немцам, как эмиссар московского подполья. Само собой, князь и его ближний круг горячо одобрили и поддержали такое рвение…

…Конвойные ввели Демьянова в кабинет и вышли за дверь.

– Ну, здравствуйте, товарищ двойной агент!

Павел протянул руку, и Александр крепко пожал ее. Присев, «двойной агент» покачал головой

– Даже не верится… Я – дома! Бож-же мой…

– Рассказывайте. Как вас встретили?

– Да как… Без цветов и музыки, – усмехнулся Демьянов. – Когда наши разведчики ушли, я постарался подальше отойти от места, где с ними расстался, – опасался, что немцы смогут обнаружить следы многих лыж. По словам разведчиков, до немецкой огневой точки от места расставания было не больше ста – ста пятидесяти метров… Когда окончательно рассвело, я привязал на палку полотенце, встал и пошел в сторону немцев. Только я вышел из кустарника, как по мне начали стрелять, причем огонь вели не только с той огневой точки у левого конца проволочного заграждения, но и с двух высот, вопреки данным нашей разведки. А что уже поделаешь? Приседая, когда огонь усиливался, и размахивая палкой с полотенцем, я ковылял вперед. Огонь не причинил мне никакого вреда и прекратился, когда я подошел ближе к немцам. Они стояли с краю проволочного заграждения, что-то кричали и махали руками. Потом до меня дошло – они хотят дать мне понять, чтобы я забирал левее. Немецкие солдаты окружили меня и повели по ходам сообщения, вырытым в снегу. Обошлись без обыска, только один из них на ломаном русском языке спросил, есть ли у меня оружие, на что я ответил отрицательно. Привели меня в блиндаж, куда сейчас же явился переводчик… Офицер через переводчика задавал мне вопросы: кто я такой? Откуда и почему перешел линию фронта? На это я ответил, что инженер из Москвы, прибыл сюда с важным сообщением для германского командования. Все это офицер немедленно стал сообщать по телефону, который был в блиндаже, при этом я обратил внимание, что он несколько раз подчеркнул, что я штатский, инженер, интеллигент и что я шел по минному полю, которое было перед проволочными заграждениями. Оказывается, когда я к ним приближался, немцы кричали о том, что там прохода нет.

Я все рассказал – о подполье, о «Престоле», дал адреса, пароли и явки. Само собой, никто и не думал мне верить. Офицеры абвера замучили меня перекрестными вопросами: «Кто послал? Кто члены организации? Их адреса? » И я им в десятый, в сотый раз повторял, повторял, повторял! А потом, на каком-то из допросов, немцы заявили: «Говори правду или расстрел! » И я им в сто первый раз изложил нашу версию. Меня тогда поставили к стенке сарая, инсценируя казнь. Но это я потом понял, а когда жался к доскам, а в меня целились из винтовок… М-да. Паршиво было. Пули оказались настоящие, они выбивали щепки, те сыпались мне на голову… И меня опять на допрос. Отбарабанил им легенду, и… тут вы все правильно рассчитали, Павел Анатольевич, – немцы затребовали поручителя. Я назвал генерала Улагая, тот был другом нашей семьи в Ленинграде… э-э… в Петербурге. Он потом эмигрировал, а когда началась война, стал служить немцам. Улагай подтвердил, кто я такой, – и дело пошло. На время меня оставили в покое, но машина уже завертелась. Из Берлина поступил ответ на запрос фронтового подразделения абвера, и немецким «особистам» было разъяснено, что перебежчик – это агент «Макс». Ну, не скажу, что мне сразу стали доверять, нет. Переправили в Смоленск, поместили в концлагерь с предателями и изменниками Родины – та еще компашка… И опять допросы, уже офицерами из штаба «Валли». Но постепенно степень доверия росла – меня перевели в городскую квартиру, два инструктора абвера готовили из меня агента «Фламинго». Учили радиоделу, тайнописи, как шифровать донесения… Это было самое трудное – скрывать, что я бегло работаю на телеграфном ключе.