Иерусалим

Страница 25

А ей самой сколько было, десять? Десять, когда случилась авария. Она помнила, как проплакала все воскресенье на диване под одеялом, дома у своей сраной мамаши в Мейденкасле. Помнила, хотя еще ей казалось, будто она помнит, как смотрела телик в младенчестве, когда принц Чарльз и принцесса Ди женились в соборе Святого Павла. Свадьба стояла перед глазами ясно как день, и она все рассказывала про это подружкам, а потом, типа, Джемма Кларк такая, мол, это 1981-й, а Марле девятнадцать, значит, она родилась в 1987-м или где-то рядом, значит, если что и видела, то в записи. Или, типа, перепутала с Эдвардом и Софией, но Марла и слушать не хотела. Сейчас ведь умеют что угодно, все подделывать, типа? По типу 11 сентября или высадки на Луне, или этого – как же его? – Кеннеди. Кто знает, вдруг они женились после 1987-го, но потом все прикрыли, а фотки отредактировали в ЦРУ? Никто же ничего не знает, а если говорят, что знают, – пиздят.

Про Ди она задумалась, когда заскочила в квартиру, вернувшись с Овечьей улицы, с тех краев, – просто заскочила, потому что вспомнила, где у нее наверняка еще осталось, а когда полезла искать под софой, наткнулась на свои альбомы с Дианой. Были там и книжки про Джека-Потрошителя, и ее тетрадка с Ди, а она думала, что потеряла их или кому-нибудь дала. Но кроме этого, ничего там больше не оказалось, хотя она сперва обрадовалась при виде того, что в итоге оказалось обрывком целлофана с сигаретной пачки, – наверно, со всеми время от времени бывает, когда видишь, как блестит на ковре, и думаешь, что сам обронил или еще кто. Но в квартире было шаром покати, не считая Джека Потрошителя с Дианой. Что, если так хочется, пойди и заработай, да?

Она сожрала «Сникерс Кинг-Сайз», потом заставила себя заварить чайник для лапши Pot Noodle, чтобы с чистой совестью сказать, что у нее был здоровый обед, хотя кому сказать-то, когда Кит с остальными ее послал? Твою ж мать. Стоит только об этом подумать, как желудок типа переворачивается и она тут же загружается, начинает думать про то да про это, как все могло повернуться, что надо было сказать и все такое, ну как обычно, – а от этого только больше хочется дунуть. Она сидела на кресле с продавленными ремнями под поролоновой подушкой, пихала в рот червяков с хрящами в помойном кипятке и пялилась на обои, которые начали отходить в уголке, будто книга открывается. Что угодно, лишь бы не выходить сегодня в ночную, только не в Боро. Пойдет попозже, будет ловить народ по дороге домой с работы, но только не ночью. Она дала себе слово. Лучше перетерпит, чем так рисковать.

Чтобы мозгу было чем заняться, пока она все не разрулит, Марла стала вспоминать, когда ей последний раз было в кайф. Очевидно, не в этот четверг, не вчера, когда был реальный последний раз, – потому что вчера-то получилась херня. И вообще ни разу за последние пять месяцев, когда хоть что ты делай, ни хера не брало, – нет, нужно последний раз, когда было именно в кайф. Это, значит, в январе, сразу после Рождества, когда ей волосы пришла заплести подруга Саманта, которая работала дальше на дороге Андрея в Семилонге. Марла тогда еще была с Китом – они обе были с Китом, – и все было нормально.

Когда разобрались с волосами Марлы – целую вечность просидели, зато получилось зашибись, – они забили трубочку и отлизали друг другу. Она не лесба, и Саманта тоже, но все же знают, что от этого кайф только круче. Просто вообще другой уровень – сосешь трубочку, пока сосут тебе, потом меняетесь. Прямо на ебаном старом коврике с ямайским флагом, который подарила мама, когда Марла съезжала, прямо в десяти сантиметрах от ее ног сейчас, когда она сидит и жрет лапшу. Был январь, так что они включили обогреватель на полную, поскидали трусики, сидели в одних футболках. Марла уступила подвзрывать Саманте – она же заплела ей волосы, – так что то и дело слышала над головой свист, будто кто-то дует в пустую шариковую ручку, пока Саманта всасывала дым, а Марла вылизывала ей на полу. На вкус было как лимон из джин-тоника, по радио – или кассете, пофиг, – рубил «Франц Фердинанд», Walk Away. Когда пришла ее очередь, Саманта уже улетела и накинулась на нее, как собака на мясо, пока Марла стояла и наслаждалась, и было просто охренеть – конечно, не как первый раз, но все равно волшебно.

Когда в кайф, то кажется, что это вот и есть ты, для таких чувств ты и создана, такую жизнь и заслуживаешь, а не это вот – это блуждание, как во сне, будто ты уже умерла. А под кайфом так хорошо – как будто ты в огне и можешь все, даже в одной футболке рядом с двухполосным обогревателем, красными точками на ногах и чужой волосней в глотке. Чувствуешь себя, прямо как, блядь, Холли Берри, реально. Просто, блядь, как Бог.

Что-то лучше не стало. Марле только захотелось еще больше. Отложив пустой пластиковый контейнер на кофейный столик, который она застелила подарочной упаковкой и накрыла стеклом, как видела в передаче про ремонт, Марла взялась за альбом про Диану, который пока бросила на софу с книжками в мягкой обложке про Джека Потрошителя. Офигительная штука с цветными страницами, как из сахарной бумаги, – Марла начала собирать для него вырезки с десяти, когда умерла Диана. На обложке была картинка, которую она приклеила клей-карандашом, так что та вся пошла волнами. Старая фотка, Марла вырезала ее из журнала Sunday, с каким-то пейзажем из Африки на закате, когда все облака горят золотом, но Марла еще вырезала лицо принцессы Ди с другой страницы и приклеила вместо солнца, так что это будто Ди озаряет все из рая. Такая красота – она сама не могла поверить, что когда-то сама такое сделала, тем более в десять, и с тех пор ни разу не видела, чтобы хоть кто-нибудь придумал так же прикольно, как она. Да она тогда, похоже, была гений, пока все не начали на нее наезжать.

Она еще раз глянула у софы, на всякий пожарный, и под ней, потом села обратно в кресло, вздохнула, провела рукой по голове, по афрокосичкам, которые уже стали распутываться. Это потому что Саманты больше рядом нет. Марла слышала, она вернулась к родакам в Бирмингем, когда выписалась из больницы, так что некому теперь заплести Марле косички. Денег-то на нормальную прическу нет, так что пусть распутываются, пока Марла не сможет на них потратиться. Она знала, что выглядит, будто упала с самосвала, и что это плохо для бизнеса, но что остается-то? У нее три недели назад зуб выпал от того, что сладким питается, тоже ничего хорошего, но тут хотя бы можно научиться улыбаться с закрытым ртом.

Читать похожие на «Иерусалим» книги

В основе романа лежат реальные события 1896 года, когда группа шведских паломников покинула страну и основала новое поселение в Иерусалиме. В 1899 году Сельма Лагерлёф отправилась в иерусалимскую колонию, чтобы посмотреть, как живут ее соотечественники. Также она побывала у них на родине и встретилась с их родственниками и друзьями, оставшимися в Швеции. По итогам своего путешествия Лагерлёф написала роман, который немало способствовал вручению ей Нобелевской премии. Сельма Оттилия Лувиса

Повзрослевшие Тео и Габби теперь смотрят на мир совсем другими глазами: пережитые травмы сделали их сильнее, однако судьба продолжает подкидывать брату и сестре все новые и новые испытания. Ричард больше не безропотный мальчишка, а возмужалый герой и смелый юноша, готовый на великий подвиг ради своей любви. Не сведет ли его с ума столь сильное чувство? Ведь последствия такого душевного урагана могут оказаться фатальными… Сможет ли Ричард взять за них ответственность в полной мере? И чем

В этой книге философ и писатель Алан Уотс показывает, как в нашу эпоху небывалой тревожности можно познать и принять силу настоящего момента, чтобы жить полноценной, счастливой жизнью. Проводя все время в тревогах о будущем и в сожалении о прошлом, мы забываем наслаждаться сегодняшним днем. Каждый, кто чувствует, что его жизненный курс нуждается в корректировке, найдет в «Мудрости уязвимости» прекрасный путеводитель.

Роман переносит читателя в шестидесятые годы. В городе Эн-Си произошла социальная революция – именно молодёжь задаёт ритм жизни в обществе и создаёт свою новую неповторимую культуру. Сексуальная революция ознаменовалась появлением презервативов, и женщины наконец-то смогли заниматься безопасным сексом. Общество стремится к новым идеям и свершениям. На этом фоне разворачиваются две временные линии. Первая рассказывает о трудностях и невзгодах, которые выпали на долю двух детей, Тео и Габби, чья

История из Дивнозёрского прошлого. Василиса – ученица деревенской ведьмы – сама вызывается стать невестой Кощея Бессмертного, чтобы спасти от этой участи младшую сестру. Но кто теперь спасёт её саму, если в волшебном краю, как говорят, перевелись настоящие богатыри? Похоже, героя придётся воспитать самой. Такого, что не побоится узнать, где находится Кощеева смерть и какова на самом деле цена бессмертия.

«Ох, давненько ей не приходилось устраивать засаду прямо в собственном доме! Вся местная нечисть знала ведьму; со многими Тайка даже дружила. А те, с кем не дружила, предпочитали с ней не связываться: она ведь могла и заклятием по лбу приложить, и мечом Кладенцом в довесок отоварить. Так что и бесы, и садовые кикиморы, и прочие духи лесные да водные знали: нашей ведьме палец в рот не клади – откусит! Не в прямом смысле, конечно. И все-таки кто-то осмелился поозорничать прямо у неё под носом…»

Четыре безмерных настроя – любящая доброта, сострадание, сопереживающая радость и равностность (беспристрастность) – представляют собой один из краеугольных камней буддийской созерцательной практики. Эта книга – практическое руководство, которое шаг за шагом направляет читателя в развитии исключительно мощных состояний ума, преображающих пространство сознания и ведущих нас к сострадательной активности. Автор книги, доктор Б. Алан Уоллес – энергичный лектор, прогрессивный ученый и один из самых

Книга посвящена двадцатилетию со дня премьеры легендарного сериала, который навсегда изменил телевидение и стал отправной точкой для современной телеиндустрии. Кинокритики Сепинуолл и Золлер Сайтц были одними из первых, кто писал о сериале. Двадцать лет спустя они создали книгу, которая включает в себя комментарии к каждому эпизоду, архивные материалы и расширенные интервью с создателями сериала.

Провинциальный врач-психиатр сам оказывается на грани сумасшествия. Кошмарные воспоминания, похороненные в подсознании, медленно выбираются на поверхность. Он не может обратиться за помощью к коллегам – это означает признание в убийстве. Он не может помочь себе сам – для этого нужно трезвое восприятие происходящего. Страх пожирает его. Но не страх перед болезнью, а страх перед Древним Божеством, которое зовет врача к себе и требует новой жертвы.