Жаркая осень 1904 года - Александр Михайловский

По мере того как он говорил, беспокойство и сомнения неудержимо отступали. Покой воцарялся в мой душе, и радостное ликование овладело всем моим существом. Мне хотелось одновременно и плакать, и смеяться. Словно я опять стала юной барышней – наивной и восторженной, и прекрасный витязь делает мне предложение стать его женой…

Даже сейчас мой избранник в полной мере проявил особенности своего характера и потрясающей интуиции – в одно мгновение он рассеял мои сомнения и вселил в меня уверенность, что все у нас с ним будет хорошо. Он нашел именно те слова, которые достигли самых глубин моего существа… И теперь он смотрел мне в глаза с ожиданием, и легкая улыбка чуть трогала уголки его губ. Ладонь его, лежащая поверх моей ладони, слегка подрагивала – и только это выдавало то волнение, которое он испытывал.

Мне хотелось растянуть этот восхитительный момент, который стремительно подходил к своему логическому завершению. А мне очень хотелось навсегда запечатлеть его в памяти… Запомнить моего витязя вот таким – с волнением ожидающим моего «да», застывшего, смотрящего мне в глаза с любовью и восхищением, преданностью и страстью… Легкий страх читался в его глазах – что, если я ему откажу? Но не было в моей медлительности и малой толики того чувства, которым руководствуется записная кокетка, наслаждаясь муками кавалера, который желает перейти в разряд женихов. И он, мой Николя, конечно же, знал это.

И наконец, за мгновение предвосхитив свой ответ счастливой улыбкой, я потупила взор и еле слышно прошептала:

– Я согласна…

22 (9) августа 1904 года, утро.

Санкт-Петербург, Новая Голландия.

Штабс-капитан Николай Арсеньевич Бесоев

Когда женщина с единственно дорогим лицом говорит вам «Да», тут для вас и начинают играть фанфары и ты видишь небо в алмазах. Первым делом, еще вчера вечером, я наскоро отчитался перед Дедом о своей поездке в Ялту. Ведь отпуск отпуском, а обычный порядок ведения дел никто не отменял: где был, что видел, с какими людьми свел знакомство, а также анализ политической и социальной обстановки, настроения в обществе и прочие мелочи, которыми тут до нас пренебрегали, что в конечном итоге и привело страну к трем революциям и самому великому социальному эксперименту в истории. Величайший социальный эксперимент, кажется, все равно будет, только на этот раз осуществляться он будет сверху и при строжайшем контроле спецслужб. Для того и служит та незаметная работа, которая позволит нашему начальству понять, какие изменения в стране уже назрели, и как их лучше осуществлять.

При встрече Дед дал мне понять, что в самое ближайшее время намечается еще одна загранкомандировка, на этот раз куда дальше Швейцарии – на другой берег Атлантического океана в славный город Нью-Йорк. Люди, которые активно финансируют подрывную деятельность против России, должны получить то, что заслужили. И организация этой операции ложится на плечи вашего покорного слуги. Именно организация, потому что всю черновую работу должны будут сделать другие люди, племя младое и незнакомое.

А мы с Натали, вопрос о переводе которой из Дворцовой полиции в ГУГБ уже фактически решен, будем изображать богатую супружескую пару. Наше дело – координировать процесс ликвидации, а также быть тайными посредниками между исполнителями, в роли которых могут выступать и криминальные элементы. Правильно приложив голову и деньги, можно добиться того, чтобы процесс ликвидации нехороших людей весело и ненавязчиво протекал на основе самообслуживания. Пусть они, введенные в заблуждение, сами истребляют друг друга. А мы будем управлять этим процессом. Но это уже высший пилотаж.

Утром, надев на себя цивильный костюм и мягкую шляпу, я вышел из ворот Новой Голландии и по Конногвардейскому бульвару пошел в сторону Александровского сада. Погода была пасмурная, ночью прошел мелкий дождик, и сейчас воздух пах сырым запахом надвигающейся осени. Но зонт, по счастью, еще не требовался.

Вот уже больше полугода мы находимся в начале ХХ века, а я все никак не могу привыкнуть к специфическому амбре здешних городов, в котором главную роль вместо выхлопных газов играют размокшие сейчас под дождем конские «яблоки», которые не успевают убирать дворники, и отчасти прелые листья, опавшие со столетних деревьев. Тихое патриархальное время, которому еще только предстоит стать тем самым громыхающим и ревущим ХХ веком, который мы все знаем.

С Натали мы встретились на углу Вознесенского и Адмиралтейского проспектов, немного полюбовались на Исаакиевский собор, потом вошли в Александровский сад, и по его дорожкам, под ручку, не спеша, прогулочным шагом, пошли в сторону Зимнего дворца. Народу в это сырое и холодное утро понедельника было немного – считай что весь сад был в полном нашем распоряжении.

Мы шли, и мокрые деревья роняли на нас последние задержавшиеся на сучьях капли воды. Мокрая земля пахла грибами и прелыми листьями. То, что со стороны выглядело как невинное воркование влюбленных, на самом деле было предельно жесткой постановкой задачи.

Первым делом я сказал моей милой, что вопрос с ее переводом в ГУГБ решен положительно, и даже более того, нас и дальше будут посылать на задания вдвоем, ибо у нас неплохо получается изображать супружескую пару, коей мы в ближайшем будущем и станем. В этом деле начальство нас только приветствует. Самое главное – чтобы мы всегда возвращались из наших экспедиций живыми и здоровыми, а не как в прошлый раз…

– Милый, – нежно проворковала Натали, – если бы там, в Баку, я была с тобой, то эти дашнаки живыми от меня не ушли бы, и ты тоже остался бы цел и невредим.

– Аминь, – ответил ей я. – На самом деле мы все там слегка замешкались, потому что не приняли этих бандитов всерьез. Это послужит нам уроком в том, что не стоит недооценивать врага. Парни, которые всегда метко стреляют первыми, потом обычно и пишут мемуары.

– Да, – кокетливо сказала Натали, – надеюсь, что когда-нибудь ты напишешь очень интересные мемуары. Мне уже сейчас хочется их почитать.

– Ты будешь первой, кому я их покажу, – ответил я в тот момент, когда мы вышли из Александровского сада и перед нами открылся простор Дворцовой площади с возвышающимся в ее центре Александрийским столпом.

– Вот, – шутливо сказал я, кивком головы указывая на это сооружение, – христианству почти две тысячи лет, а на главной площади главной христианской страны преспокойно стоит языческий символ плодородия, олицетворяющий тот орган, которым мужчины делают детей. Во как!