Когда деревья молчат - Джесс Лури

– Ты слышала о том, что случилось к Крабом? – тихо спросила я.

Софи пожала плечами и надулась ещё сильнее. Это был знак того, что у нее есть дела поважнее меня.

– Да господи боже, Сеф, в чём проблема?

Автобус резко отъехал от тротуара. Габриэля не было.

Карл, наш водитель автобуса, казалось, проверял всех мальчиков – возможно, искал Габриэля, как и я. Сефи так долго не отвечала, что я уж подумала, что она меня не услышала. Наконец она повернулась ко мне.

– Я заваливаю химию.

Я дёрнулась, как от укуса змеи.

– Папе это не понравится.

Он ненавидел любое внимание, обращённое на нас или наш дом.

– Я знаю. – Она угрюмо уставилась на свои руки.

Моё сердце опускалось всё ниже и ниже. Папа у нас всегда боролся за равенство. Так что если он разозлится на неё, то жизнь всех превратится в несчастье.

– Как ты могла?

Она пожала плечами и пнула старую сумку, стоявшую у ее ног.

– Это всё равно дурацкий предмет.

У неё задрожал подбородок. Ситуация становилась всё хуже и хуже. Сефи сделала себя невидимкой – застенчивая студентка, учащаяся в основном на тройки, которая хорошо играла в волейбол и никогда не выходила за рамки дозволенного. Но если она сейчас заплачет, то ей конец. Слёзы гарантировали ей ужасное прозвище, как только придурки вокруг нас смогут придумать что-нибудь, что рифмуется «плаксой».

Автобус отъехал от школы. Я продолжала массировать место, которое задел Краб, когда мне кое-то пришло в голову.

– Стоп, ты сказала, что заваливаешь. Это значит, что ты пока ещё не завалила, да? Хочешь, я помогу тебе всё выучить?

Сефи наклонилась вперёд, чтобы вытащить конверт из своей сумки.

– Можешь попытаться, но это ничего не изменит. Мне всё ещё нужно, чтобы мама и папа подписали это письмо, в котором говорится, что у меня есть два дня, чтобы исправить двойку, или мне грозит летняя школа.

– Глупая Сефи, это изменит всё. Если мы будем усердно заниматься сегодня и завтра, то ты нормально сдашь экзамен. Следовательно, никакой летней школы, а отсюда вытекает, что папа не разозлится. Ты же знаешь, что ему всегда больше нравится, когда мы придумываем план, а не просто приносим ему плохие новости.

Я видела, как вращаются колёсики в её голове.

– Ты думаешь, я смогу выучить всю химию за две ночи?

– А ты вообще ничего не знаешь? – простонала я.

– Это трудный предмет! И миссис Татар хуже всех. Вот увидишь, когда пойдёшь в старшую школу.

Я в этом сомневалась. И, кроме того, мама всегда говорила, что плохой учитель – это окно, а не стена. Я открыла рот, чтобы возразить, но не успела даже пикнуть, как весь воздух в автобусе взорвался.

– Зелёный Гоблин!

Я не знаю, кто это крикнул, но реакция была мгновенной. Все на моей стороне автобуса резко вдохнули и приклеились к окнам в поисках зелёного «Шевроле Импала». Те, кто сидел через проход, кричали нам, чтобы мы подтвердили наличие Гоблина. Он носил это прозвище уже целую вечность, возможно, ещё со средней школы. Он учился в Лилидейле, окончил школу примерно в то же время, что и папа.

У Гоблина было суровое лицо, сплошь угловатое и заросшее щетиной, губы такие тонкие, что рот казался просто разрезом, и чёрные фарфоровые кукольные глаза. Он выглядел так, словно от него за версту несло дряхлостью, хотя на вид ему было не больше сорока. В основном он держался особняком, но излучал ту самую жуткую частоту, которую улавливали детские радары. Это было жёсткое и немедленное правило, чтобы все кричали «Зелёный Гоблин» и задерживали дыхание в тех случаях, когда его машина проезжала мимо нашего неуклюжего автобуса, что было чаще, чем вы могли бы подумать, потому что он жил в конце автобусного маршрута, чуть дальше от нас с Сефи. Нам также полагалось задерживать дыхание, когда мы сталкивались с ним на людях, но поскольку он был нашим соседом, мы с Сефи иногда забывали об этом правиле. Особенно в это время года – мы часто видели его, когда ездили на велосипеде, чтобы проверить участок с дикой земляникой. Она росла прямо у дороги на его стороне канавы, но мы обе слишком трусили, чтобы подбежать и схватить её, хотя она рано плодоносила и сияла на солнце, как рубины.

– Ложная тревога. Это не Гоблин! – крикнула я, и воздух со свистом вырвался из наших ртов так громко, что это походило на несчастный случай на фабрике воздушных шаров. Возбуждение от возможного появления Гоблина на последней неделе занятий в школе взбодрило нас всех, и Карл оставил попытки угомонить нас, хотя его опущенные глаза всё ещё изучали мальчиков. Сефи забыла про химию, мы все просто смеялись и болтали о лете, и я чувствовала себя прекрасно, пока Карл не подъехал к нашей подъездной дорожке и мы с Сефи последними не покинули автобус.

Мы шагнули в облако дорожной пыли, смахивая её с глаз. Мы смеялись и толкали друг друга локтями, но всё это хорошее настроение свалилось с нас, как тяжёлое пальто, когда мы увидели, что нас ждет. Не знаю, как у Сефи, но мой пульс участился, потому что там стоял папа, и на его лице играла буря. Его верхняя губа была оттянута назад в усмешке, которая говорила нам о том, что он в плохом расположении духа и что мы с радостью можем к нему присоединиться.

Глава 10

Он стоял, скрестив руки на груди, пока автобус отъезжал, и я забыла всё о том, что сказала мне Иви, о том, что я подслушала в ванной, о Крабе, о Гоблине, о Линн, у которой раньше меня начались месячные, даже об ожерелье Габриэля, потому что взгляд отца был направлен на нас, как боевой снаряд. Наверное, ему позвонили из школы на тот случай, если Сефи «потеряет» письмо по дороге домой. Некоторые дети так делали. Не мы. Нас учили никогда не врать родителям.

Полоска пота скатилась по моей спине и впиталась в спортивный бюстгальтер. Стрекотали цикады, а воздух казался пыльно-пурпурным от сирени, взметавшей вверх свою пыльцу, словно танцовщица – пышную нижнюю юбку. Я облизнула губы и почувствовала вкус соли.