Когда деревья молчат - Джесс Лури

По залу прокатился гул, шёпот «легавый» и «коп», как будто у кого-то из нас, малолеток из средней школы, в самом деле были причины бояться полиции. Уж не знаю, для кого это объявление могло стать сюрпризом, ведь сержант Бауэр стоял у стены, полностью облачённый в свою синюю униформу, с тех пор как мы вошли в спортзал. Его младшая дочь училась в девятом классе вместе с Персефоной. Я знала его со времен одной из вечеринок моего отца, – знала лучше, чем мне бы хотелось.

Он улыбнулся и неторопливо подошёл вперед, чтобы взять микрофон у миссис Яновски.

– Привет, ребята, – прогремел он. – Кто готов к лету?

Свист и топот сотрясли трибуны.

Сержант Бауэр поднял свободную руку. Свет ламп отражался от его серебряных наручных часов.

– Так я и думал, – хмыкнул он. Он был обладателем полных губ, красных, словно раздраженных от постоянного прикосновения щетинистых усов. – Я сам не так давно здесь учился, поэтому знаю, что вы заслужили перерыв. Но мне нужно, чтобы вы меня послушали. – Он тук-тук-тукнул по микрофону, прежде чем продолжить. – Потому что это очень важно. Этим летом мы вводим новую программу, предназначенную для того, чтобы вы все были в безопасности, и мне нужно о ней рассказать. Первым делом будет введён комендантский час.

Это вызвало новую волну гула, и я готова поспорить, что большинство детей даже не знали, что такое комендантский час. Они просто знали, что надо жаловаться, когда взрослый говорит тебе о чём-то для твоего же блага. Я тоже присоединилась к гулу, потому что какого чёрта. Учителям, занявшим первый ряд трибун, пришлось встать и повернуться, чтобы заставить нас замолчать. Вот тогда-то я наконец увидела Габриэля, сидящего внизу справа. Увидев его, я почувствовала ту же теплоту, как если бы получила письмо от тёти Джин.

Когда все снова затихли, сержант Бауэр продолжил с напряженным выражением лица:

– Комендантский час начинается ровно в девять вечера. Все вы должны быть дома до захода солнца. – Что-то изменилось в его голосе, и от этого в комнате стало намного холоднее.

У меня по спине пробежал холодок. Сначала Бетти утром говорит об изнасиловании мальчика, а теперь ещё и это. Мама сказала нам по дороге, что нам не нужно ни о чём беспокоиться, но Бетти определенно казалась напуганной. И Бауэр тоже. Внезапно он полностью завладел нашим вниманием. Он, казалось, почувствовал это, повернувшись так, что пистолет у него на поясе оказался на виду. С того места, где я сидела, пистолет казался крошечным и игрушечным, пристёгнутый к его устрашающему чёрному поясу кожаной застёжкой.

Я задумалась, стрелял ли он в кого-нибудь.

Он снова повернулся, и пистолет скрылся из виду.

– Вы услышите городскую сирену, – продолжил он, – ту самую, которую мы включаем во время торнадо. Она будет звучать одну минуту, и если вы всё ещё будете на улице, когда она стихнет, то нарушите закон.

На этот раз крик не удалось заглушить. Все ребята стояли и кричали. Я осталась сидеть на своем месте, не шелохнувшись. За четыре мили от города я не смогу услышать сирену, у меня нет причин беспокоиться о комендантском часе. Впрочем, я бы не возражала, если бы это означало, что я могу жить там, где могу ходить по магазинам и гулять с друзьями в парке.

Сержант Бауэр снова заговорил, перекрикивая шквал:

– Если вас будут сопровождать родитель или опекун, – сказал он, – то вам ничего не грозит. Убедитесь, что вы точно знаете этого взрослого.

Я рассеянно почесала шрам на шее. Что за тупая ремарка. Кто ходит по ночам со взрослыми, которых не знает? Я снова посмотрела на его часы, воображая, что вижу черные волоски на запястье, вьющиеся вокруг них. Он носил их, когда я случайно наткнулась на него на вечеринке моего папы, вместе с жетоном. Спорю, он даже меня не заметил.

Все ребята снова вышли из-под контроля, так что мистеру Коннелли, руководителю оркестра, пришлось взять инициативу в свои руки. Все любили мистера Коннелли. Он был тем самым учителем – молодым, умным и разговаривал с нами, как с людьми. Я не то что бы прям запала на него, в отличие от большинства девочек из моего класса. Мне просто нравился его запах: как у ароматической свечи с корицей и яблоком, – и нравились складки на его брюках цвета хаки. Он и сейчас был в них, когда вышел на середину спортзала к сержанту Бауэру, который, клянусь, напрягся при приближении мистера Коннелли. Наверное, сержант не хотел покидать сцену.

Он даже отпрянул, когда мистер Коннелли закрыл микрофон рукой и попытался что-то сказать сержанту на ухо. Но что бы ни сказал мистер Коннелли, это сработало, потому что вскоре он уже держал микрофон.

– Не могли бы мы все уделить офицеру всё свое внимание? – спросил мистер Коннелли.

Ему пришлось повторить это ещё четыре раза, но в конце концов все заткнули рты.

– Спасибо. – Мистер Коннелли отдал микрофон обратно сержанту, который выглядел не особо-то благодарным. Сержант кашлянул перед тем, как снова начать.

– Как я уже говорил, очень важно, чтобы вы все были дома к девяти часам, до начала комендантского часа. Я и мои товарищи офицеры будем патрулировать улицы с 20: 30 на машинах в поисках нарушителей. И вам не повезёт, если мы вас поймаем.

Слова сержанта Бауэра заставили меня вспомнить «Пиф-паф ой-ой-ой», фильм, который я смотрела по телевизору у бабушки с дедушкой, когда они ещё были живы. Один из злодеев фильма, похититель детей, был гротескной кошмарной куклой, лишь отдаленно напоминающей человека. У него был длинный нос, слишком длинный, а губы были влажными и красными, что делало его похожим на сержанта Бауэра. Похититель детей протягивал гигантские леденцы и яркие ириски, чтобы заманить детей в свою клетку.

Тебе не повезёт, если я тебя поймаю.

Я стряхнула с себя мурашки.

– И еще кое-что, – сказал сержант Бауэр, подводя итог самому короткому и дерьмовому симпозиуму, который когда-либо проводила начальная и средняя школа Лилидейла. – Всегда передвигайтесь парами. Чтобы я никого из вас, ребята, не видел этим летом в одиночестве.

Это добило нас всех – всех до единого.