Икс. Место последнее - Йон Айвиде Линдквист

Кассандра ответила сразу, как будто уже обдумала этот вопрос:

– Двадцать процентов. Десять за расфасовку и десять за хранение.

– Но больше всех рискую все равно я.

– Поэтому я и беру всего двадцать.

Кассандра сделала еще один большой глоток из бутылки. Линус наклонил голову и посмотрел на нее. Ее бледные щеки немного порозовели.

– Тебе же завтра на работу.

– Может, и нет. Пойдем ко мне и по-по-потрахаемся?

– Не, я что-то задолбался. А вообще да.

– Что да?

Линус протянул руку.

– Да, пойдем.

Взяв его за руку, Кассандра улыбнулась. Фигура у нее была так себе, и из этого «так себе» Линусу больше всего нравились руки. Маленькие, изящные и теплые, Линуса не раздражал даже темно-синий лак для ногтей. Теперь, держа ее руку в своей, видя блеск в ее глазах и румянец на щеках, Линус почти возбудился. Эмоций добавляло и предчувствие головокружительного будущего. Но он не мог заставить себя спуститься в запущенную квартиру и кувыркаться на прокуренных простынях.

Сейчас, когда он, слегка захмелев, сидел рядом с Кассандрой под бескрайним звездным небом, все казалось таким естественным и многообещающим. Однако не все так просто. Есть работа, которую надо выполнить, и Козел, которого надо избегать. Чиво. Даже имя похоже на рваную рану.

– Остается только главная проблема, – сказал Линус. – Как, блин, продать сто грамм и не закончить свою жизнь на дне озера Бруннсвикен?

– Это он контролирует рынок, да? Бык?

Линус невольно обернулся, чтобы убедиться, что никто не подслушивает. Одно дело – беззаботно, словно лесные пташки, щебетать о важных наркоделах. Но назвать Козла Быком – нечто иное. Это смертный приговор.

– Твою мать, – сказал Линус. – Его зовут Козел. Чиво.

– Как скажешь. Дело вот в чем. Классическая экономика или типа того. Тебе надо или найти новый рынок, или расширить су-у-у-су… Сука! Существующий. У Козла свои клиенты. Тебе надо найти новых.

Томми

1

Казалось, Хагге тоже загрустил и трусил, повесив голову, как и хозяин. Они направлялись на площадь в центре Сарая. Томми никак не мог сосредоточиться на задаче, с которой предстояло разобраться. Ситуация с Линусом его беспокоила. Нет, она его мучила. Он всегда думал, что у Линуса все так или иначе будет в порядке. Он умен и энергичен, с чувством юмора тоже все нормально.

Томми не доверял диагнозам, синдромам и психологам. Есть очевидные заболевания и неврологические нарушения, а все остальное относительно. Того, на кого сегодня навешивают ярлыки с буквенными комбинациями, раньше называли «бестолковым», или «психически неуравновешенным», или как-то еще, но смысл всегда был один: человек не похож на других. А это совсем не то же самое, что однозначное клеймо.

Томми даже не считал Линуса «непохожим на других». Просто он активнее и нетерпеливее многих, но Томми и сам был таким в молодости. Единственное, что Томми соглашался признавать настоящей проблемой, – сложности Линуса с восприятием текстов. У него самого с этим никогда не возникало проблем, да и способность получать информацию через буквы, несомненно, важный навык в современном обществе. Но не жизненно необходимый. Есть множество самых разных занятий, которые бы больше подошли такому смышленому и креативному человеку, как Линус, чем копаться в карбюраторах и катализаторах или как там их.

Томми пытался подтолкнуть Линуса к чему-нибудь, связанному с дизайном, предложил устроить ему практику на телевидении, поскольку предполагал, что учеба на автомеханика его не вдохновляет, а это означает риск скатиться в ту, другую жизнь, примеров которой в Сарае хоть отбавляй.

Когда Линуса взяли за кражу со взломом на складе, это лишь подтвердило подозрения Томми: он попался, он увяз. Томми только не знал, насколько глубоко. В те недели, когда Линус жил у него после исправительного центра, Томми пытался вытянуть из него сведения, заставить его открыться, но Линус отшучивался, называл историю со складом глупостью и говорил, что больше такое не повторится.

Как он тогда объяснит то подвальное помещение, заваленное краденым имуществом и алкоголем, ключ от которого носил в кармане? Да вот, просто хранил его для приятеля, которого, естественно, не может назвать, поскольку Линус не какой-нибудь стукач. Возможно, после этого случая они и начали отдаляться друг от друга, как бы Томми ни старался этому помешать.

И что теперь? В худшем случае Линус начал барыжить всерьез, а в самом худшем случае впутался в ту же историю, в которой предстояло разобраться Томми. Теперь Томми боялся не только за себя самого, но еще и за Линуса. Томми не питал иллюзий. Даже если ему, вопреки предположениям, удастся докопаться до чего-то важного и он напишет несколько статей, на которые обратят внимание, то торговля в лучшем случае пойдет на спад, но не прекратится. Оставалось только надеяться, что спад случится на территории Линуса. Шансы минимальны, но это все, что у него есть.

На пике собственных возможностей, когда сеть его контактов была шире и могущественнее всего, Томми, вероятно, смог бы защитить Линуса. Позвонить нужным людям, и канал Линуса перекрыли бы или он получил бы неформальную «крышу». Тогда это еще было возможно. Сейчас же от большинства этих людей нет никакого толку, ведь они мертвы.

Как только Томми вышел на площадь, ветер ударил ему в лицо и взъерошил волосы. Полдевятого вечера – в это время открыты только пиццерии, местная забегаловка и супермаркет. Томми пересек площадь и остановился у скульптуры эльвы верхом на единороге, стоящей на постаменте в осушенном фонтане.

Большинство освещавших площадь фонарей были сломаны, в подъездах и закоулках стояли тенеподобные личности. Мужчина с восточноевропейской внешностью вышел на свет и сделал вопросительный жест рукой. Томми помотал головой, мужчина помрачнел. Что ты тогда, мать твою, тут забыл?

Томми обошел фонтан и пересек границу с северным кварталом. И здесь стояли люди, поодиночке и группами, съежившись у стен и защищаясь от ветра. В основном латиноамериканцы. Молодой парень с длинными черными волосами, подвязанными банданой с черепом, поигрывал ножом-бабочкой. Томми оглядел те лица, которые мог различить.

Он никого не узнавал. Прошло несколько лет с тех пор, как он бывал в этом районе по работе, и за это время, похоже, произошла смена поколений. Сплошь восемнадцати-двадцатилетние. Парень с ножом-бабочкой перестал играть и поднял глаза. Хагге остановился. Томми тоже. Просто так подойти и начать задавать вопросы было равносильно самоубийству. Хагге потянул поводок, чтобы уйти тем же путем, которым они пришли, и Томми последовал за ним. Он вернется, но при свете дня, и тогда он будет не один.