Корона когтей - Элизабет Корр

– Я хочу спать.

Арон идет за Фрис, а Одетта помогает мне подняться с дивана.

– О, Адерин… – она больше ничего не говорит, но сочувствия в ее голосе достаточно, чтобы заставить меня заплакать.

Вскоре я уже лежу в постели. Арон входит в спальню, гладит меня по руке и шепчет на ухо:

– Мне очень жаль, что я вышел из себя. Но спасибо, дорогая. То, что ты сказала Руквуду… Я знаю, чего тебе это стоило.

Я уже почти сплю, поэтому не отвечаю. Моя последняя трезвая мысль – о Люсьене: не отослать ли его подальше от двора. Мне никогда не хотелось причинить ему боль. И все же все, что мы сейчас делаем, это раним друг друга колкостями.

Врачи правы. Когда через несколько дней повязку с моей руки наконец снимают, кожа вокруг пореза оказывается розовой и сморщенной, но не воспаленной. Мне дают другую мазь, чтобы ускорить заживление, поручают не превращаться еще неделю и советуют не переутомляться за работой. Но в остальном, как мне сказали, я абсолютно здорова. По крайней мере, физически. Мази и бинты не могли уменьшить мою тревогу, когда я сидела, прислушиваясь, пытаясь уловить малейший звук движения поблизости. Засыпала я только тогда, когда наконец проваливалась, измученная, в глубокий, полный кошмаров сон. Летия и Фрис с трудом могли разбудить меня утром. И все же, несмотря на робкие советы Фрис, несмотря на бодрые комментарии Летии, которые та вставляла между чихами, поскольку, похоже, простудилась, я ничего не говорю своим врачам. Вместо этого, как только врачи уходят, я поднимаюсь наверх, чтобы присоединиться к Собранию в зале совета.

Арон спешит вперед.

– Моя дорогая, тебе незачем здесь находиться, тебе нужно отдохнуть.

– Врачи дали мне разрешение. И я хочу находиться здесь; разве ты не собирался сегодня допросить моего потенциального убийцу?

Он кивает.

– Стражники сейчас приведут его, – он наклоняется ближе и шепчет мне на ухо: – Ты уверена, Адерин? Что хочешь его видеть?

– Я уверена, – я подхожу к окну в дальнем конце комнаты. И прежде чем успеваю рассмотреть посадочную платформу, выступающую во фьорд, двери открываются и впускают пленника. Его сопровождают четыре темных стражника, запястья скованы тяжелыми железными кандалами, прикованными к железному ошейнику, застегнутому на шее. Мы собираемся в широкий полукруг, когда его приводят и ставят перед нами.

На нем уже не та богатая одежда, в которой он был в святилище. Вместо этого на нем мантия. Черная ткань испачкана темными пятнами свежей крови, там, где металлический ошейник натирал шею. Его прямые волосы пепельного цвета, кожа темно-серая; наверное, какая-то ветвь рода вороновых. Он хмуро смотрит на нас.

– Кто вы?

– Тирс, лорд Худ.

– Из Селонии?

Командир темной стражи сверяется со свитком, переданным ему секретарем совета.

– Нет, один из наших, Ваше Величество. Младшая ветвь дома Корникс Лиат. У него небольшое поместье на западе Олориса.

– Как вы проникли в Цитадель, лорд Худ?

– Это было нетрудно, – голос у него грубый, резкий, как карканье ворона. – Я вручил свое удостоверение гостевому мастеру и сказал, что у меня есть прошение, которое я должен представить Вашим Величествам. Он дал мне комнату.

Лорд Пианет откашливается.

– Гостевой мастер, следуя протоколу, сообщил мне о прибытии Худа. Но у нас не было причин для подозрений. Я уже предложил леди Финч, – он жестом указал на хранительницу Цитадели, – пересмотреть наши правила.

– А почему, лорд Худ, вы хотели меня убить?

Он пожимает плечами, поправляя железный ошейник на шее, несмотря на боль, которую он, должно быть, причиняет.

– По двум причинам. Во-первых, от вашей монархии Олорису ничего хорошего не будет. У нас нет защитника, и мы все знаем, что вы собираетесь присоединить Олорис к короне.

– Вы ошибаетесь. Какова вторая причина?

– Мне нравится быть на стороне победителя, а победит Таллис. Рано или поздно, – он жестом указывает, насколько это в его силах, на леди Яффл, самую старшую участницу Собрания от Олориса. – Спросите у нее. Она должна знать об исчезновениях. Люди моего ранга, мелкие землевладельцы с пустых болот Олориса – я уже сбился со счета, сколько их исчезло за последние два месяца. Никто не говорит об этом, но мы все знаем правду. Я вызвался добровольцем, но у лорда Зигфрида есть средства, чтобы подчинить других своей воле. А Таллис… Я слышал, что она делает с теми, кто ей перечит. Пролить благородную кровь для нее – все равно что отравить крыс. Она хочет корону, и ей безразлично, что нужно сделать, чтобы получить ее.

– Да защитят нас крылья Жар-птицы, – бормочет Виржиния из Ланкорфиса.

Худ переводит на нее налитый кровью взгляд.

– Поберегите свои молитвы. Я не последний, кого Зигфрид и Таллис заставят пойти против вас.

Арон поворачивается к командиру темной стражи.

– С кем имел дело сам Худ?

– Он назвал нам имя, – командир широко разводит руками, – но женщина оказалась посредником, как и человек, который ее инструктировал. Мы еще не поймали кого-нибудь, обладающего реальной информацией. – Он указывает на одного из стражников, который раскрывает руку в перчатке, чтобы показать маленький флакон, который держал Худ. – Мы все еще не знаем, что это. Мы ничего не смогли из него вытянуть.

Я подхожу ближе к Худу.

– Это зелье Зигфрида, не так ли? То, которое он давал мне в небольших количествах, чтобы заставить трансформироваться. То, которое он собирался подарить принцессе Одетте, чтобы навсегда превратить ее в лебедя.

Позади меня один из советников задыхается от негодования. Другой ругается. Но Худ только смеется.

– Как скажете, – от его вони у меня сводит живот.

Арон вздыхает.

– Ну, если лорд Худ не желает сотрудничать, я предлагаю заставить его выпить зелье, чтобы мы могли посмотреть, какой эффект оно окажет.

Серая кожа Худа приобретает восковую бледность. И все же он рычит на Арона:

– Лучше так, чем умереть от ваших рук, вы, ничтожный калека.

Губы Арона сжимаются, но он просто говорит:

– Однако я не жестокий человек, – он кивает стражникам. – Сначала освободите его. И расстегните застежку на мантии.