Герой империи. Битва за время - Александр Михайловский

Мои более опытные товарищи, уже прошедшие и польскую, и французскую кампании, тут же принялись строить планы, как они обогатятся в этом походе на восток. Они говорили, что в наступлении мотопехота все получает первой – и возможность пощупать местных насчет различных ценностей, и их девок, еще свежих и не мятых другими нашими камрадами. К тому же, если тебе попалось что-то стоящее и не удалось сразу отправить посылку домой, то тюк с вещами некоторое время можно везти с собой в грузовике. Мол, все так делают, и фельдфебель против не будет…

Перед первым боем мне было страшно. Впрочем, как и остальным новичкам. Это был холодный, осязаемый страх смерти, который пробирался под одежду и хватал за горло цепкими костлявыми пальцами… Но во мне присутствовало и еще что-то. Это было то самое отчаянное «Не хочу! » Я не хотел убивать. Я считал это неправильным. Ведь это мы пришли на эту русскую землю, а не наоборот. Это фюрер отправил нас сюда… Это ему нужна была эта земля, но не мне, не нам. Лично я вполне обошелся бы фермой своих родителей в Германии. Мне не нужна была чужая земля и рабы, ведь из уроков истории я знал, что рабы всегда очень плохо работают и всегда ломают порученный им инструмент, а он стоит денег. Я пытался вообразить большевиков в виде злобных устрашающих чудовищ, но у меня не получалось… Неизменно в моем воображении представали такие же обычные люди, как и мы, немцы, и я всякий раз содрогался, воображая, как стреляю в такого же парня, как и я, у которого, возможно, тоже дома остались престарелые родители, ожидающие его возвращения… И с тоскливым ужасом я осознавал, что не смогу стрелять в этих русских. А это значило, что умереть придется мне. И в какой-то момент мне стало казаться, что так будет лучше и правильней. ВЕДЬ ЭТО НЕ ОНИ НА НАС НАПАЛИ! Я запретил себе думать о родителях. Я знал, что они не одобряли эту войну. Только в тот момент я понял до конца, что они осуждали фюрера, делая это молча, чтобы не накликать беду на нашу семью…

Что ж, думал я, будь что будет, я стрелять в русских я не стану. Когда я так решил, мне стало легче. Показалось даже, что Бог одобрительно кивнул мне с небес…

Первые несколько дней война проходила так, как нам и обещали. Большевики были разгромлены сразу же, в приграничном сражении, их солдаты бежали или тысячами сдавались в плен; мы же катили на своих грузовиках все дальше и дальше на восток. Я был, наверное, единственным солдатом не только в моем взводе, но и во всем полку, который не обзавелся тючком с трофейными вещами. Да, нам разрешили не только брать брошенное имущество, но и грабить местное население, а почта исправно переправляла все это в Фатерлянд…

А потом настал день, когда с небес пришли демоны, и вся наша веселая прогулка по России полетела кувырком.

Известие о том, что русским помогают пришельцы с небес, поначалу привело нас в шок. Страшные байки (а может, и не байки) ходили среди доблестных солдат вермахта, неизменно вызывая мистический ужас, который некоторые пытались унять при помощи юмора. Но все их шуточки звучали довольно жалко, смех был вымученным, и что-то такое ощущалось в воздухе – неумолимое, темное, грозное – словно тень от крыльев витающей над нами ухмыляющейся смерти… А потом однажды нашу автоколонну с воздуха обстреляли два низколетящих самолета белого цвета с красными звездами на крыльях. Огненные лучи смерти вырывались у них из специальных устройств в основании крыльев. Один такой луч прошел прямо над нашими головами, и мы на мгновение ощутили острый запах озона и наэлектризованность воздуха; другой попал в машину с камрадами из соседнего взвода, и она вспыхнула как факел. Все произошло так быстро, что никто не успел выскочить. Я впервые за свою жизнь слышал, как страшно кричат люди, сгорающие заживо; и ведь это были не какие-нибудь славянские унтерменши, а мои кригскамрады-однополчане.

Но тот случай был только началом. Нам объявили, что выходящий из окружения враг захватил очень важную железнодорожную станцию в нашем тылу, и теперь для того, чтобы мы могли получать снабжение и отсылать домой посылки, мы должны отбить ее обратно. Нас выгрузили из машин, построили цепями и послали вперед за строем панцеров по узкой полоске земли между болотистым берегом реки и не менее болотистым лесом. Большевики не стали ждать, когда мы приблизимся вплотную, и открыли ураганный огонь из пушек, а потом из пулеметов. Одна наша атака следовала за другой, панцеры вспыхивали как свечки, потому что лучи смерти оказались не только на белых самолетах, но и у вражеской пехоты. Они с легкостью прожигали броню, а если этот луч попадал в человеческое тело, он просто разделял его напополам: ноги отдельно, голова отдельно.

Потом, в самом конце, когда оборона большевиков уже стала истощаться, когда замолчали их пушки, а пулеметы для экономии патронов перешли на короткие очереди, нас подкрепили эсесовским пехотным полком Дас Райх и снова послали в атаку, на этот раз последнюю. И тут нам навстречу из большевистских окопов выметнулась волна каких-то разъяренных оборванных людей и кинулась навстречу, уставив вперед штыки винтовок. И среди них, как воплощение кошмарных снов – здоровенные, коренастые как гориллы и закованные в броню демоны; они приняли голыми руками рвать на части моих кригскамрадов… Это было страшно. Я получил удар штыком в грудь от какого-то русского и свалился на землю без чувств.

Когда я очнулся, все мои камрады были мертвы. Победители – и коренастые демоны, и просто русские – как и тысячу или две тысячи лет назад, ходили по полю и обшаривали убитых в поисках трофеев [4 - На самом деле бойцы собирали только патроны из подсумков убитых немецких солдат, чтобы набить ленты к трофейным пулеметам МГ-34. ]. Я лежал, и жизнь постепенно вытекала из меня. Боли я не чувствовал, только клокотание в груди; мне было трудно дышать. Странно – в этот момент мир преобразился для меня каким-то чудесным образом. Все стало как будто ярче и отчетливей. И вместе с тем острая тоска охватила меня, окутала, проникла внутрь… Словно кто-то напоследок пытался донести до меня некую важную истину… Умирая, я внезапно понял, как прекрасна жизнь. Такая сладкая, упоительная, многообразная, удивительная, загадочная и непознаваемая… Каждая травинка, каждое облако – чудо, и сама жизнь – чудо! Почему же мне суждено умереть? Я не готов… Я не хочу умирать… Я еще жив! Не убивайте меня, демоны! Вы же не демоны, правда? вы просто защитники русских… Я никого не убил! Я же всегда стрелял мимо!