Герой империи. Война за Европу - Александр Михайловский

В связи с такой оказией в конце 1925 года состоялся XIV съезд ВКП(б), где была принята официальная доктрина «о возможности построения социализма в СССР», которая определяла автаркическое развитие экономики – уменьшение зависимости СССР от мировой экономической системы с ускорением индустриализации страны. Товарища Ленина вместе с любимой им Мировой Революцией победившие на том съезде сталинисты положили на полку истории, желающих спалить Советскую Россию в огне этой самой революции загнали под шконку, а также изрядно урезали денежные вливания в Коминтерн. Основные денежные потоки пошли в индустриализацию, что спасло СССР через пятнадцать лет, а поддержка мирового коммунистического движения производилась по остаточному принципу.

Потом грянули «роковые тридцатые»; в Германии вместо коммунистов на выборах победили нацисты, а Советский Союз, переживший судорогу репрессий, все активнее готовился к новой мировой войне – но не под флагом мировой революции, а с целью защиты Социалистического Отечества. В то горячее время в окружавших СССР странах, нигде (за исключением Китая, и так уже объятого пламенем гражданской войны) ничего в пользу коммунизма не поднималось. Гражданская война в Испании была с грохотом проиграна – в основном из-за внутренней дезорганизации республиканцев, представлявших собой нестойкий союз коммунистов, троцкистов, анархистов и баскских и каталонских сепаратистов. Кроме всего прочего, этот инцидент показал невозможность завоевания власти коммунистами в других странах мирным путем.

И вот в тот момент, когда испанская эпопея подходила к концу, Англия и Франция приняли решение о необходимости развязывания следующей мировой войны и на Мюнхенской конференции выписали Гитлеру карт-бланш для продвижения в восточном направлении. Теперь уже Коминтерн стал глубоко вторичной организацией, по возможности действующий в интересах советской разведки. С той поры как Гитлер, Муссолини, Даладье и Чемберлен поставили подписи под «Соглашением об урегулировании Судетского вопроса», до выстрелов в Глайвице [11 - Нападение на радиостанцию в Глайвице, или Глайвицкая провокация – инсценировка нападения Польши на немецкую радиостанцию в городе Глайвиц (ныне Гливице), проведённая СС 31 августа 1939 года для создания повода для нападения Германии на Польшу. ] оставалось одиннадцать месяцев. Барабаны войны в Европе грохотали все громче, и все компартии мира (за исключением ВКП(б), которая готовилась к смертельной схватке) ничего не могли с этим поделать. Слишком слабы они были в европейских странах, и слишком сильное репрессивное давление оказывали на них местные государства и итало-германские оккупационные режимы.

А уж когда 22 июня 1941 года вероломным нападением гитлеровской Германии на СССР началась Великая Война Зла и Добра, деятели Коминтерна и вовсе почувствовали себя так, будто рухнуло дело всей их жизни. Ведь подавляющее число солдат в германской, венгерской и румынской армиях, напавших на Советский Союз, имели рабоче-крестьянское происхождение, но при этом даже не вспоминали о так называемой международной пролетарской солидарности. В нашей истории эта организация еще два года влачила жалкое существование, будучи эвакуированной в Уфу, после чего была распущена за ненадобностью. И этот роспуск имел не сразу очевидные, но весьма негативные и долговременные последствия для всего коммунистического движения.

Малинче Евксина, изучив суть вопроса, не рекомендовала советскому вождю делать что-нибудь подобное, ибо негативные последствия такого шага самым непосредственным образом перевесят и так уже мизерную экономию ресурсов. Пока в Москве имеется Коминтерн, все компартии мира будут равняться на страну Эс-Эс-Эс-Эр как на своего штурмана и рулевого. В противном случае вожди некоторых достаточно развитых коммунистических организаций, имеющих ощутимую поддержку своего населения, могут попробовать пойти жить своим умом – и ни к чему, кроме ненужных конфликтов внутри системы, это не приведет. И вообще, поскольку пришло время собирать камни, Коминтерн как наднациональную структуру лучше всего было бы подвести напрямую под имперскую юрисдикцию. Пусть эта организация борется за счастливое будущее объединенного человечества не как попало, а под руководством опытного специалиста – то есть самого товарища Сталина, которого на строго научной основе социоинжинерии будет консультировать она, Малинче Евксина.

Вождь подумал и согласился. Или Коминтерн станет имперской структурой, начав работать на общую цель, или его надо трансформировать с передачей полномочий (правда, пока неясно, во что). Возможно, даже в имперский департамент социоинженерии или наркомат государственного строительства. Но в любом случае он, Сталин, категорически против такого положения дел, при котором, к примеру, товарищ Мао или товарищ Тито начнут выкобениваться кто во что горазд, вступая при этом с Москвой в прямые идеологические и политические конфликты. Но сначала с этой публикой следует поговорить на их родном языке и на их же территории. Поэтому Сталин недолго думая позвонил Власику и приказал через пятнадцать минут подать к главному входу дачи закрепленный за ним «Паккард», после чего пригласил товарища Малинче ассистировать ему в этой поездке. Ведь, как известно, любая инициатива бывает наказуема ее исполнением.

За время пребывания в гостях у советского вождя Малинче Евксина еще ни разу не покидала огражденной забором территории дачи в Кунцево, лишь иногда краткосрочно посещая «Полярный Лис» по тем или иным надобностям. Мир за забором казался ей диким, неуютным и очень опасным; чтобы ходить по его поверхности, существуют егеря Вуйкозара Пекоца и штурмпехотинки Иваны Эри. С некоторой опаской за пределы охраняемого периметра могут выходить тактики и пилоты темных эйджел, – но не она, нет, это исключено. Однако с товарищем Сталиным не спорят, поэтому Малинче Евксина безропотно переоделась в соответствии с местной модой и погодой и к назначенному времени была готова. С другой стороны, ей было интересно глянуть на этот мир собственными глазами. Начиналась «осень» – и это явление не было известно ни на Новороссии, где она училась в университете, ни на ее родной Латине. При терраформировании планет, предназначенных для собственного обитания, эйджел выпрямляли их ось вращения, что делало невозможными проявления годовой сезонности. Поэтому Малинче с любопытством смотрела через толстое пуленепробиваемое стекло на мелькающие пейзажи.

Осень сорок первого года выдалась сухая и солнечная; высокое прозрачное небо отливало нежно голубизной и, в отличие от нашего прошлого, в нем не реяли аэростаты воздушного заграждения и не вспухали клубки разрывов зенитного заградительного огня. Можайское шоссе сменилось Большой Дорогомиловской улицей (Кутузовский проспект и Новый Арбат еще не проложены), потом за стеклом промелькнула Москва-река и потянулись дома разной степени старинности, стоящие вдоль узкой Арбатской улицы. Где особняк восемнадцатого века, а где и образчик конструктивизма двадцатых годов. Потом кортеж проехал по Арбатской площади, свернул на Воздвиженку – и вот оно, серое четырехэтажное здание Секретариата ИККИ, позади которого в небо вздымаются известные всему миру кремлевские башни с красными звездами. Приехали, товарищ Малинче, пора выгружаться.

Составляющие руководящую верхушку Коминтерна два десятка человек во главе с Генеральным секретарем Георгием Димитровым уже собрались и напряженно ожидали советского вождя. И это напряжение было неспроста: носились в последнее время в воздухе некие веяния, угрожавшие, казалось, самому существованию этих людей. Советское руководство вступило в негласный, а потом и очевидный союз и некой «Галактической империей» – и это роковое слово угнетало сознание товарищей коминтерновцев и навевало тревогу за будущее. Самих пришельцев-имперцев никто из присутствующих в этой комнате еще не видел: те либо рука об руку с бойцами РККА сражались на фронте, либо в весьма ограниченных количествах присутствовали на даче вождя в Кунцево. Однако, подобно кругам от падающих в воду камней, по советскому обществу расходились пересказы свидетельств очевидцев, которые там были, видели чужаков своими глазами, и даже здоровались с ними за руку. И эта информация ничего не проясняла, а, наоборот, вызывала новые вопросы.