Великий канцлер - Александр Михайловский

Одинцов кивнул.

– Вот именно, Николай Николаевич, – сказал он, – из-за отрицательного сальдо внешней торговли, которое невозможно исправить по указанной мною выше причине, министерство финансов вынуждено либо сокращать денежную массу на объем утекшего за рубеж золота, либо брать в том же золоте стабилизационные кредиты. В одном случае это грозит кризисом неплатежей, в другом – кабалой у международных банковских домов, в частности Ротшильдов, ибо эти кредиты невозвратные. Сначала господине Витте, а потом господин Коковцов набрали во Франции кредитов, и собирались брать еще, если бы за эти свои деяния не очутились в Петропавловке. Теперь перед новым министром финансов – то есть перед вами – стоит задача так отладить эмиссию рублевой массы, чтобы импортно-экспортные операции покрывались золотом, а внутренняя торговля – оборачиваемыми товарами отечественного производства. Над тем, чтобы эти товары в обороте имелись, будет работать наверняка уже известный вам Савва Морозов, недавно назначенный руководить новосозданным Министерством Экономического Развития. Необходимо так сбалансировать эмиссионную политику, акцизы, транспортные и таможенные тарифы, чтобы производить товары внутри России было выгодно, и чтобы наши местные промышленники были защищены от неоправданной конкуренции своих европейских коллег. Необходимо добиться максимальной скорости роста русской экономики, при этом сумев выпутать государство из тех долгов, в которые его втравили Витте и Коковцов. Задача понятна?

Кутлер кивнул.

– Не скажу, что это будет просто, – ответил он, – но я приложу для того все усилия. Сказать честно, к такому взгляду на золотой стандарт из нас никто еще не приходил…

– А то как же, Николай Николаевич, – сказал Одинцов, – при переходе от феодализма к капитализму во всем мире происходил переход от звонкой монеты к частично обеспеченным или совсем не обеспеченным золотом и серебром бумажным деньгам. Тут главное – не перегнуть палку и не вызвать перепроизводства бумажных денег, сиречь гиперинфляции… Ну вы меня поняли. Сейчас идите в свой департамент, сдавайте дела своему вице-директору, а завтра с утра отправляйтесь в министерство и приступайте к работе. Время не ждет.

[9 августа 1904 года, 12: 15. Санкт-Петербург, Петропавловская крепость

Подполковник СИБ Евгений Петрович Мартынов и товарищ Коба. ]

Увидев Кобу, неловко вылезающего из тюремной кареты, подполковник Мартынов подумал, что в неделю времени, взятого для предварительного разбирательства с революционерами, как он сгоряча обещал императрице Ольге, ему уложиться не удалось. Нет, предварительный доклад в письменном виде он составил уже на следующий день и, согласовав его с канцлером Одинцовым, подал на высочайшее рассмотрение. Доклад вернулся уже на следующий день с императорским вердиктом: «Быть посему, Ольга». И тогда Мартынов, не имея возможности кинуться в этот вояж самолично, снарядил на Кавказ особый литерный поезд с охотничьей командой. У старшего команды имелся приказ без особого шума изъять Кобу, где бы он ни находился, после чего со всей возможной вежливостью доставить в Петербургскую штаб-квартиру СИБ.

Но в Батуме, где Коба должен был под чужим именем чалиться в тюрьме за организацию стачки на нефтеперегонном заводе Ротшильда, его не оказалось. Успели выпустить за малозначительностью деяния. Тогда команда посетила Тифлис, где людям Мартынова все же улыбнулась удача. Иосиф Джугашвили был стопроцентно идентифицирован, после чего поздно вечером захвачен прямо на улице, усажен в закрытый экипаж и доставлен к поезду на вокзал. При этом спецкоманда СИБ не выдала местным жандармам тайную Авлабарскую типографию большевиков, знание местоположения которой и помогло госбезопасникам выйти на будущего Отца Народов. Да и не до этого им было. Едва господин Джугашвили оказался в предназначенном для него вагоне, к литерному поезду подали паровоз – и короткий эшелон из пяти вагонов отбыл на Баку.

В дороге с Кобой, когда он пришел в себя, никто не разговаривал. Оперативники охотничьей команды, все как один в масках, только кормили своего подопечного и водили его в сортир, соблюдая при этом правила вежливости. Все объяснения – уже в пункте назначения. Любой нормальный человек в таких условиях озвереет от неизвестности, но у Кобы нервы были как стальные канаты. На Николаевском вокзале северной столицы литерный поезд загнали на запасные пути, где крайне важного пассажира со всей предосторожностью пересадили в черную тюремную карету с маленькими зарешеченными окошечками. Коба принял эту операцию без единого стона, и вскорости уже был доставлен в Петропавловскую крепость. Выгрузившись из экипажа, он огляделся; и первое, что бросилось ему в глаза – это вздымающийся к небесам шпиль Петропавловского Собора… Только потом он увидел встречающих его офицеров в черных мундирах новой Тайной Канцелярии. Все, приехали. Из этого места скорби с безжалостными палачами выход возможен только ногами вперед. В этот момент Коба почувствовал себя трагическим героем, эдаким прикованным к скале Прометеем, которого сейчас должны схватить злые силы, чтобы подвергнуть ужасным пыткам.

Но никто никого не схватил и ничему не подверг. Один из офицеров, совсем еще молодой, но уже в подполковничьих погонах, подошел к Кобе и отрекомендовался:

– Подполковник службы имперской безопасности Евгений Петрович Мартынов, заместитель начальника сего богоугодного заведения. Приветствую вас, товарищ Коба, на земле нашей центральной штаб-квартиры.

Наверное, Коба счел это заявление особо утонченным издевательством – и потому ничего не ответил кровавому царскому сатрапу, имя которого на тот момент знала уже вся страна. Но кровавый сатрап на Кобу не обиделся. Он, собственно, заранее знал, что его будущий клиент с характером.

– Товарищ Коба, – сказал он, – у нас к вам есть очень важный разговор…

– Я об этом догадываюсь, господин Мартынов, – с сильным кавказским акцентом ответил Коба, – иначе зачем ваши держиморды меня сюда везли. Ну что же, ведите меня в свои пыточные, но сразу говорю, что я вам все равно ничего не скажу.

Выслушав это заявление, Мартынов разразился чистым, ничем не замутненным смехом.

– Ну и чего вы так смеетесь, господин Мартынов? – недоуменно спросил Коба, – неужели я сказал что-то смешное?

– Как вам сказать, товарищ Коба… – ответил Мартынов, – комики в варьете тут бывают гораздо смешнее. Пристрастился, знаете ли, посещать их выступления в свободное от душения свободы время, прошу прощения за каламбур. Дело в том, что никто не собирается вас не только пытать, но и даже просто допрашивать. Нам это неинтересно, ибо знаем мы о партии большевиков даже немного побольше вашего. Так уж, простите, сложились обстоятельства.

– А чего тогда вы хотите, господин Мартынов? – недоуменно спросил Коба и добавил: – и перестаньте называть меня товарищем Кобой, ибо жандарм, как вы, настоящему большевику не товарищ…