Спасение царя Федора - Александр Михайловский

Но в любом случае надо было что-то делать. В первую очередь я взяла в руки кувшин и понюхала его содержимое. Ничего. В любом случае это не были ни бензин, ни кислота, ни спирт, ни какая еще резко пахнущая субстанция. Сунув в кувшин палец и лизнув его, я убедилась, что его содержимое абсолютно безопасно для ребенка и представляет собой просто чистую горячую воду с температурой примерно шестьдесят градусов. Такую осторожность я проявила потому, что такие вот карманы подсознания – это довольно-таки опасные места, и Бог его знает, какой ведьмин студень мог оказаться в этом сосуде. Дальше мне осталось только обмыть голову девочки струей из этого кувшина, а потом вынуть ее из тазика, поставить на лавку и завернуть с ног до головы в большое пушистое полотенце.

Едва я проделала все это, как клубы пара рассеялись, все банные принадлежности куда-то исчезли – и мы очутились в детской светлице, где имелась большая кровать, застланная пышными пуховыми перинами и одеялами, на которой теперь и стояло Ксенино Эго. Я осмотрелась. Бревенчатые тесаные стены из какого-то плотного дерева, слева – низенькая дверь, в которую надо входить, согнувшись чуть ли не вдвое, справа – маленькое забранное стеклянными витражами окошко, а позади меня пышущая жаром изразцовая печь, которую исправно топят, несмотря на то, что на дворе стоит знойное лето. Окошко закрыто намертво, похоже, что оно никогда не открывалось, и в светлице стоит жара, ничуть не меньшая, чем в бане. Так ведь можно и заживо изжарить невинного человека…

– Казку, – неожиданно требовательно сказала девочка, – кажи казку, няня Анна.

– Ох, Ксения, – сказала я, – ты же уже взрослая девушка, а все еще хочешь слушать сказки?

– Не хоцу быть рослой, – ответило Эго Ксении, – кажи казку, няня Анна.

Ну как разговаривать с этим Эго, полностью ушедшим в отказ и вообще не желающим взаимодействовать с внешним миром. Нет, ушат холодной воды на голову, суровые жизненные реалии, полностью сломанная судьба, разумеется, заставят девушку взяться за ум, но будет это слишком поздно, когда из осколков уже не соберешь разбитого кувшина. Тут надо что-то делать, но что именно, мне пока невдомек. Явного чужеродного враждебного начала, которое требуется устранить для нормализации ситуации, тут не наблюдалось. То есть мне было понятно, что на самом деле враждебным началом тут были родители Ксении, установившие над ней гиперопеку и тем самым замедлившие ее взросление. Но девушка по-настоящему любила и отца, и мать; и объяснять, что все ее проблемы от них, было бесполезным и опасным занятием. В любом случае действовать надо только лаской и с предельной осторожностью. В нашем прошлом психику царевны из такого состояния методом шоковой терапии вывел изнасиловавший ее мерзавец, именовавший себя «царевичем Дмитрием Ивановичем», но мы, конечно же, будем действовать совершенно по-другому.

– Я расскажу тебе сказку, – я погладила Эго по голове, – о двух девочках, сестрах-близнецах. Одна из них, которую звали Ксенией, захотела навсегда остаться капризной маленькой девочкой, для того чтобы все ее любили, баловали и прощали ей мелкие шалости. Другая сестра по имени Ольга, решила, что будет взрослеть как все, потому что ей хотелось испытать все, что испытывают девушки, а затем и взрослые женщины – первую влюбленность, когда сердце так часто-часто бьется при виде предмета ее сердца, любовь к мужу и детям, и сладкое чувство их ответной любви, которая и делает семью счастливой, и, наконец, спокойную и обеспеченную старость в окружении взрослых детей, внуков и правнуков. И все это у нее было – Ольга встретила своего любимого, который зажег ее сердце огнем пламенной страсти, вышла за него замуж, родила множество детей, которые выросли сильными, умными, красивыми и добрыми людьми и умерла в преклонном возрасте в окружении большой и влиятельной семьи. Когда Ольга предстала перед Святым Петром, то тот сразу пустил ее в Рай, потому что всю свою жизнь она поступала согласно Христовым заветам. А ее сестра Ксения, так и оставшаяся капризной маленькой девочкой, прожила совсем иную жизнь. Пока были живы ее старенькие родители, то они любили и баловали ее как могли. Но все люди смертны, умерли и родители Ксении, и тогда, когда в живых не осталось ни папы, ни мамы, для нее начался самый настоящий ад на земле. Окружающие Ксению люди называли ее юродивой (а как вы еще назовете взрослого человека, в теле которого сидит душа маленького ребенка), потешались над ней и гнали от себя прочь. Сестра Ксении Ольга пыталась ей помочь, но ее близкие были против того, чтобы в их доме жила юродивая и требовали, чтобы Ксения, наконец, повзрослела и вела себя в соответствии со своим возрастом, то есть как взрослая женщина, уже прожившая полжизни. И хоть Ксения прожила ненамного меньше, чем ее сестра Ольга, но это была не жизнь, а сплошные мучения, которая закончилась смертью, после которой все знакомые не горевали, а облегченно вздохнули, что, мол, отмучилась, наконец. Но для Ксении это был не конец мучений, а только начало, потому что за то, что она зря растратила свою жизнь, прожив ее обузой и пустоцветом, Святой Петр обрек ее на вечные адские муки без права помилования и пересмотра дела. Даже заступничество Ольги не могло ничем помочь Ксении, потому что каждый отвечает за свои грехи, и только Христос страдал за все человечество разом.

– Это очень плохая, злая казка, няня Анна, – угрюмо сказало на глазах взрослеющее Эго Ксении, – но, кажется, я тебя поняла, тем более что у меня нет сестры, которая могла бы меня поддержать, а есть только брат. И еще, должна тебе сказать, что любовь, нежность и преданность, а также крепкая семья – это не для царевен. Мы или всю жизнь мыкаемся в старых девах, скрывая плоды своих сердечных приключений на дне глубоких омутов, или уходим в монастырь, становимся матушками-игуменьями, и проводим все свои дни в заботах о монастырском хозяйстве, благополучии монашек и послушниц, а также в посте и молитвах. Отец из всех сил пытался обеспечить мое счастливое будущее, но и у него, государя Всея Руси, тоже ничего не получилось… Жених оказывался бабником и пьяницей или совершенно никчемным человеком, за которого зазорно выдать не то что царскую дочь, но даже обычную свинарку; или, когда он был всем хорош и нравился не только папеньке с маменькой, но и мне самой, так тут же злой рок похищал его от нас, и я снова оставалась одна-одинешенька…