Творец государей - Александр Михайловский

Жаль только, что патриарх Иов и митрополит Гермоген, которые теперь заправляли всеми делами на Москве, после отречения ее брата от престола свалили эту ношу на нее с Мишенькой, и потребовали, чтобы жила Ксения, дожидаясь своего суженого да ряженого, не в Тридесятом Царстве, и не в крымском Бахчисарайском дворце, а, как положено благочестивой царевне, в келье Новодевичьего монастыря, в посте и молитве, необходимой для умиротворения ее мятущейся души. Как ни жаль было Ксении расставаться с братцем Федором (которому никто таких условий не выдвигал) и со всеми остальными своими новыми друзьями, а пришлось подчиниться, ибо для спокойствия в Русском царстве было крайне важно, какая о ней пойдет слава – хорошая или плохая. Да и папенькины грехи тоже замолить было бы совсем не вредно. И хоть он был полностью непричастен к смерти настоящего царевича Дмитрия, на его совести было множество других невинных душ [9 - Имеется в виду та резня и разорение, которую царские воеводы устроили зимой 1604-05 годов в Северской Земле при подавлении движения в поддержку Самозванца. Хотели добиться покорности, а вызвали ненависть у врагов и отвращение у своих. ].

Скучая по Великому князю Артанскому и боярыне Анне Сергеевне со товарищи, в то же время Ксения признавала, что у каждого в Тридевятом царстве были свои особенности, иногда даже леденящие душу. Например, Анна Сергеевна видела людей буквально насквозь, не оставляя в душе ничего тайного, милая Анастасия могла вызывать ужасные стихийные бедствия вроде проливных дождей и ураганов, а отец Александр… т-с-с-с, подчинялся напрямую самому Всевышнему, минуя всех церковных иерархов. Иногда отец Александр говорил такие вещи, которые просто не укладывались у бедной Ксении в голове, но она все равно старалась запомнить его слова, понимая, что так ей перепадают крупицы высшей мудрости.

Да что там далеко ходить – сам Великий князь Серегин, очень добрый и веселый человек, преображался, когда брался за рукоять своего меча, выходя, как он говорил, на тропу войны. Тогда от него сразу же начинало веять ледяным холодом, как с горных вершин, глаза становились жесткими и безжалостными, вокруг головы проявлялся сияющий ореол, и так продолжалось ровно до тех пор, пока очередной враг не оказывался повергнутым в прах. И как только это случалось, перед ней снова был добрый человек, видевший во вчерашних врагах страдающих и мучающихся людей. Но не всегда. Например, Ксения так и не смогла постичь смысл ссылки бывшего Самозванца голым и босым на необитаемый остров в компании таких же голых и босых баб, среди которых была получившая вторую молодость Марья Нагая, его собственная полюбовница Маринка Мнишек, а также большое количество татарок из другого мира. Это было очень жестоко, потому что все эти многочисленные женщины должны были передраться между собой за единственного мужика. Да еще все голые, как в бане (Ксения покраснела) – стыд и срам один.

Правда, как уже знала Ксения, в отличие от Ивана Грозного или ее отца, Артанский князь никогда не обрушивал свой гнев на ближних к нему людей, а значит, милый ее сердцу Мишенька, с которым они вместе ушли воевать ляхов, находится подле него в полной безопасности. Конечно же, эта война могла кончиться лишь победой, но Ксения все равно от волнения не спала ночей, гадая, что там было да как. Ох уж эта война. Ох уж эти ляхи, волки позорные и ненасытные, только и мечтающие о том, как оторвать один кусок русского царства за другим. Но вот теперь пришло известие об одержанной недалеко от Чернигова победе – а это значит, что ее любезный Мишенька снова явится на Москву. И вот царевна сидит и при скудном свете, падающем из окошка, скрипящим гусиным пером пишет письмо другу своего сердца, в тоже время изнывая внутри себя от греховной страсти по женскому и сокровенному. Надо торопиться. Гонец, который привез известие о победе, обещал подождать, но не до бесконечности. Буковка за буковкой на пергаменте появляются слова:

«Любезный мой друг Михаил Васильевич! Поздравляю вас с победою и надеюсь узреть вас вскоре, дабы выразить вам свою преданность и восхищение воочию. Поистине не смыкала я глаз, все молилась за вас, свет очей моих, и за всю вашу рать, чтоб хранил вас Господь в делах ваших праведных – воевать супостатов поганых, что Русь нашу Святую осквернить, поработить собирались. Преклоняюсь я пред отвагою вашею, друг мой сердешный, и жду нашей встречи с волнением и трепетом сердца моего горячего, что отныне лишь вам принадлежит. Сердце это бьется, аки горлица в силках, в томительном ожидании свидания нашего долгожданного, и душа моя изнывает от сладостных чувств и дум трепетных о вас, мой друг ненаглядный. Настрадалось сердце это, наплакалось за все годы скорбные, что в девичестве я маялась, но ныне воспрянет оно от радости звонкой, благостной, ибо открыл мне Господь, что найду я счастие свое с вами непременно, и успокоится дух мой мятущийся. Мишенька, сокол мой ясный, хочу я главу свою на твою грудь могучую склонить, в глаза твои карие, ласковые посмотреть, тепло твое воспринять кожею своею, и услышать биение сердца твоего отважного, нежностию исполненного… Отступил мрак от души моей, когда дал Господь мне надежду, что не цветом пустым осыплюсь я в срок, но буду, словно древо великое, плодоносящее, в неге и заботе жить с любимым моим рядом, род свой и его продолжать во славу земли нашей Русской, великой, что никто из супостатов вовек не одолеет…

Благословен будь тот день и час, когда посланец Господень, великий князь Артанский, пришел к нам из сфер божественных, блистающих, и помощь дал нам чудесную, не чаянную, могучую. Но таков, знать, был промысел Божий, что и мне, несчастной царевне, что жила досель средь горечи и мрака, блеснул луч Его благословения, сделав счастливейшею из дев, ибо настигла меня доля радостная – встретила я счастие свое истинное. Образ ваш всегда пред глазами моими, возлюбленный жених мой – запечатленный накрепко в душе моей, он ведет меня подобно звезде путеводной…

Летите подобно ветру, возвращайтесь, торопите коней – да будут благословенны те дороги, по которым проляжет ваш путь домой! Я жду вас, любезный, ласковый мой друг, сокровище души моей! Не омрачат больше слезы моего взора, и впереди – лишь счастье и блаженство, в союзе с вами, предназначенным мне Господом женихом и возлюбленным… Ваша Ксения. »

Немного подумав, царевна вывела чуть ниже отдельной строчкой: «Писано собственноручно тридцатого сентября семь тысяч сто четырнадцатого года от Сотворения Мира», после чего присыпала письмо сухим песком, чтобы скорее высохли чернила. Выждав некоторое время, Ксения стряхнула песок и, сложив письмо втрое, запечатала его своей личной восковой печатью, после чего отдала ожидающей за дверью юной послушнице Марии, которая, топоча легкими босыми ногами, отнесет царевнино послание гонцу, ожидающему за пределами монастыря в странноприимном доме. Самой царевне увидеться с посторонним мужчиной, а тем более перекинуться парой слов, нельзя ни в коем случае, ибо это будет поруганием ее чести и низвержением основ.