Девушка А - Эбигейл Дин

– Да, это точно.

Начальница выгрузила содержимое карманов и прошла через рамку. На конвейере оказались ее рабочий пропуск, розовый веер и детский солнцезащитный крем.

– Мы все в семье рыжие, – пояснила она. – Совсем не приспособлены к таким солнечным дням.

С фотографии на пропуске смотрела молоденькая девушка, которой, казалось, не терпелось приступить к работе.

Мои карманы пустовали, и я просто отправилась следом за начальницей.

Внутри тоже никого не оказалось. Мы прошли через зону для посетителей. Пластиковые столы и закрепленные стулья неподвижно стояли в ожидании следующего сеанса свиданий. В другом конце помещения обнаружилась металлическая дверь без окошек, и я подумала, что где-то за ней жила Мать – там начинался и заканчивался каждый из ее ничтожных дней. Я коснулась одного из стульев мимоходом и представила, как мои сестра и брат сидели здесь, в этой душной комнате, и ждали, пока к ним выведут Мать: Далила часто ее навещала, а Итан пришел однажды – продемонстрировать благородство. Потом он еще написал заметку в The Sunday Times, она называлась «Трудности прощения». Трудностей у него отыскалось много, и все они оказались вполне предсказуемы.

В кабинет директора вела другая дверь. Начальница поднесла пропуск к стене и охлопала себя в поисках последнего ключа, который оказался в левом нагрудном кармане. К нему был прикреплен прозрачный кармашек с фотографией, полной рыжеволосых детей.

– Ну вот, – сказала она. – Мы пришли.

Шероховатые стены, окна с видом на автотрассу – кабинет не впечатлял. Видимо, понимая это, хозяйка решила, что так не годится, и в помещении появились солидный письменный стол из дерева и офисное кресло. У нее нашлись средства и на два кожаных дивана – для разговоров по душам. На стенах висели ее дипломы и карта Соединенного Королевства.

– Мы с вами совсем не знакомы, но я хотела бы кое-что сказать вам, прежде чем к нам присоединится адвокат.

Она махнула рукой в сторону диванов. Я терпеть не могла вести официальные беседы на мягкой мебели: никогда не знаешь, как лучше сесть. На столике перед нами лежали картонная коробка и тонкий коричневый конверт, на котором были написаны имя и фамилия Матери.

– Надеюсь, вы не расцените это как бестактность, – начала она, – но я помню вас и вашу семью по тогдашним новостям. Мои дети были совсем маленькими. Те заголовки – они долго не шли у меня из головы, даже когда я еще не устроилась сюда. Здесь у нас чего только не увидишь. Что-то попадает на полосы газет, что-то – нет. И даже спустя столько лет некоторые истории – их совсем мало – все же поражают меня. Знакомые спрашивают: «Неужели ты еще чему-то удивляешься? » Что ж, я отказываюсь не удивляться.

Она вытащила веер из кармана костюма. Теперь можно было разглядеть, что его сделал или ребенок, или кто-то из заключенных.

– Ваши родители удивили меня, – подытожила она.

Я смотрела мимо нее – солнечный луч подрагивал на оконной раме, стремясь ворваться в комнату.

– То, что вы пережили, – ужасно. Все мы, кто работает здесь, надеемся, что вы сумеете это преодолеть, и желаем вам обрести покой.

– Если вы не против, давайте все же перейдем к тому, зачем я приехала, – сказала я.

Адвокат стоял за дверью наготове, как актер, ожидающий своего выхода. На нем был серый костюм с веселеньким галстуком, и адвокат в нем сильно потел.

Он присел на диван, кожаная обивка скрипнула. Представился:

– Билл. – И тут же снова вскочил, чтобы пожать мне руку.

Ворот его рубашки промок от пота и стал таким же серым, как костюм.

– Я знаю, – сразу продолжил он, – что вы тоже юрист.

Он оказался моложе, чем я ожидала. Может, даже младше меня. Вероятно, мы учились в университетах примерно в одно время.

– Всего лишь штатный юрист в компании, – ответила я и, чтобы придать ему уверенности, добавила: – Я ничего не смыслю в завещаниях.

– Ничего, как раз для этого я и здесь.

Я улыбнулась ему ободряюще.

– Что ж, тогда приступим, – произнес Билл и побарабанил пальцами по коробке. – Это личные вещи, а этот документ – ее последняя воля.

Он пододвинул ко мне конверт, я взяла его и вскрыла. В завещании, написанном Маминым нетвердым почерком, было сказано, что Дебора Грейси назначает дочь, Александру Грейси, исполнителем своей воли; что все имущество Деборы Грейси, состоящее: первое – из личных вещей, находящихся в тюрьме Ее Величества Нордвуд; второе – из двадцати тысяч фунтов стерлингов, унаследованных ею от мужа, Чарльза Грейси, после его кончины; третье – из недвижимого имущества, расположенного по адресу: Холлоуфилд, Мур Вудс-роуд, 11, – надлежит разделить поровну между всеми ныне здравствующими детьми Деборы Грейси.

– Исполнителем, – повторила я вслух.

– Насколько я понял, она была уверена, что вы справитесь, – сказал Билл.

Я рассмеялась. Мне представилась Мать, сидящая в камере: как она перебирает светлые волосы, длинные-предлинные, доходящие до самых колен. Она могла спокойно сидеть на них – это была ее фишка. Она составляет завещание под руководством Билла, который жалеет ее и от души желает помочь – и потеет, совсем как сейчас. У него куча вопросов, а Мать держит ручку, и ее бьет дрожь напускного отчаяния.

– Быть исполнителем, – объясняет ей Билл. – Это почетно. Правда, с другой стороны, – это, конечно, административная ответственность; кроме того, исполнитель обязан общаться с бенефициарами [2 - В данном контексте бенефициары – это все остальные лица, которые получают наследство помимо исполнителя воли. ].

И Мать – с пожирающим ее желудок раком, сознающая, что издеваться над нами ей осталось считаные месяцы, – точно знает, кого ей назначить.

– Вы не обязаны за это браться, если не хотите, – сказал мне Билл.

– Я понимаю.

Билл повел плечами.

– Давайте я объясню вам самое основное. Наследство не очень большое, это не займет много времени. Самое главное – то, о чем важно не забывать, – это держать бенефициаров в курсе. Как бы вы ни решили распорядиться наследством, в первую очередь вам следует получить на то согласие ваших родственников.