Девушка А - Эбигейл Дин

– Я пытался, Лекс! Когда мы были маленькими. Ты разве не помнишь? Тогда я еще мог. Потом мне уже не хватало смелости.

Мы разглядывали друг друга через кровать. Теперь он казался мне меньше – Итан, которому не хватило смелости. Итан c милым личиком, вызывающим сочувствие.

– А по-моему, все было не так, – сказала я. – Я помню все совсем иначе.

Он присел на кровать и принялся разглаживать складки на одеяле.

Мы прислушались, не проснулась ли Ана, но в доме было тихо: полы, книжные полки, эркерные окна – все дышало спокойствием.

– Так или иначе, сегодня мы разговаривали о других вещах, – сказала я.

Он кивнул.

– Иди спать, Итан.

– То, о чем я говорил, – произнес он. – Ну, про членов правления…

– Да?

– Я не провалюсь. Правда ведь?

– Не сомневаюсь.

Он пьяно улыбнулся. Улыбнулся весь. Глаза – тоже. Как будто уже забыл о случившемся пару мгновений назад.

– Спасибо. – Он поднялся и, пошатываясь, пошел к двери.

Я слышала, как он удаляется по коридору к себе в спальню, задевает картину где-то на полпути. Затем зашуршал их с Аной матрас. Я сидела, прислонившись к стене и вытянув ноги, и держала себя за горло так же, как держал он, – сначала сильно, затем слабее, – убеждаясь, что пальцы слушаются меня, а тело подчиняется командам, поступающим из мозга. Я вернулась в постель только после того, как почувствовала, что мне стало от этого приятно…

* * *

Когда больничная палата надоедала, доктор Кэй помогала мне забираться в инвалидное кресло, и мы кружили по коридорам. Мне нравился больничный двор, хотя это был просто лысеющий садик между отделениями, в котором чаще всего курили и вели важные телефонные переговоры. Врачи требовали, чтобы, выходя наружу, я всегда надевала темные очки, и доктор Кэй, которой не понравились те, что мне выдали в больнице, обещала принести свои. Так меня и выкатывали – в пижаме, закутанную в одеяло и в «Вэйфарерсах» [17 - Wayfarer – марка солнцезащитных очков. ].

В тот день следователей не было.

– Меня попросили задать тебе один конкретный вопрос, – начала доктор Кэй. – Довольно деликатный.

Мы сидели рядышком – она на скамейке, я в инвалидном кресле. Она полагала, что разговаривать о трудных вещах проще, когда не смотришь друг на друга.

– О твоем брате. Итане.

Я догадывалась, ждала чего-то подобного. До сих пор следователи не задавали вопросов о нем. Прошло, наверное, больше месяца с тех пор, как я последний раз слышала его имя.

– Видишь ли, – продолжила доктор Кэй. – Он выглядел не так, как вы. Крепче. У него ничего не было сломано. Он не был прикован.

Я сцепила пальцы и убедилась, что доктор Кэй не видит их под одеялом.

– По данным видеонаблюдения можно предположить, что ему даже разрешалось выходить из дома.

Я представила, как следователи сидят, сгорбившись перед экраном, и просматривают видео – целый год одной и той же скучной улицы. Искали кого-нибудь, похожего на Итана.

– Полицейские интересуются, – продолжала доктор Кэй, – страдал ли он вообще? Или он играл совсем другую роль?

Следователи работали целый месяц. Они ждут звонка доктора Кэй по итогам нашего разговора. Их челюсти плотно сжаты, все документы уже готовы.

– Итан когда-нибудь причинял тебе вред? – спросила она.

Я постаралась сделать лицо, как у нее – словно фасад дома, – и ответила:

– Нет.

– Мне, наверное, не следует этого говорить, но я все-таки скажу: время выгораживать кого бы то ни было прошло.

– Он ничего не мог поделать. Как и все мы.

– Точно?

Я решилась посмотреть ей в глаза, поверх очков – так, чтобы она поняла: я действительно уверена в своих словах, – и ответила:

– Да.

* * *

Оксфордский дом этим утром был прекрасен. Солнечный свет покоился на моем стеганом одеяле большим прямоугольником. На холсте, висевшем в гостевой комнате, Ана изобразила реку в движении; она повесила его напротив окна, и сложно было понять, где свет был нарисованным, а где – настоящим. Пинком отбросив одеяло, я потянулась навстречу теплому дню. Представила на мгновенье, будто этот дом – мой и я в нем одна. Я взяла бы в кабинете какую-нибудь книгу и провела бы с ней все утро в саду. И ни с кем не разговаривала бы потом целый день.

Ана и Итан были внизу, на кухне – стояли рядышком, касаясь друг друга. Идиллия воссоединения.

– Как твоя встреча? – поинтересовалась я.

Итан обернулся ко мне и невозмутимо ответил:

– Отлично!

Рубашка поло, волосы влажные.

– Они пришли прямо с генеральной планерки, в преддверии подведения итогов. Предсказать, конечно, ничего нельзя. Но я настроен оптимистично.

Итан налил мне кофе, белки? его глаз были желтоватыми, с красными прожилками.

– Ты, наверное, поздно вернулся? Я не слышала, когда ты пришел.

– Да нет, не очень. Сегодня в школе день спорта – мне нужно быть в форме. Мы с Аной – ведущие. Здорово, если и ты присоединишься.

– Спасибо, но я поеду обратно в Лондон, на поезде. Как ты верно заметил, мне нужно обдумать, что сказать остальным.

– Ладно. Мы готовим яичницу, останься хотя бы на завтрак.

Мы ели молча, глядя на сад. Закончив, Итан взял Ану за руку.

– Да, пока я не забыл, – сказал он, хотя забыть он, конечно, никак не мог. – Мы с Аной обсудили твое предложение – о том, что можно сделать с домом.

Рот у меня был занят. Я просто кивнула.

– Прекрасная идея – устроить общественный центр в таком городке. И никаких ассоциаций с нами. Звучит интересно, Лекс. Скажи, что я должен подписать.

– Я думаю, мы сможем помогать, – добавила Ана. – Краски, бумага… все анонимно, конечно.

– Да, – ответила я. – Разумеется.

Я вдруг вспомнила, как на переговорах Девлин демонстрирует напускную мягкость, когда оппонент ожидает от нее этого меньше всего; возникает ощущение, что она доверила ему самый ценный секрет, и не остается ничего другого, кроме как проникнуться к ней симпатией.