Девушка А - Эбигейл Дин

– Главный пилот. – Он все еще смеялся. – Так, чем займемся дальше?

Мы немного потанцевали, но остальные посетители оказались моложе, а мы недостаточно пьяны.

Я как завороженная смотрела на девчонок рядом со мной, они раскачивались в такт, их руки и ноги двигались одновременно. На всех – обтягивающие платья, и они хохотали, как одно многоголовое существо. Глядя на них, я нащупывала морщинки на шее и в уголках глаз. Пилот был сзади, его пальцы касались моих ребер.

– Можно поехать ко мне в отель, – сказала я.

– Завтра я улетаю. Не смогу остаться.

– Ничего страшного.

– Я не хочу разочаровывать тебя. Иногда…

– Я не разочаруюсь.

Как и обещал таксист, полил дождь. Улицы успокоились и блестели, в лужах плавали неоновые отсветы. Мимо проезжали только такси, но ни одна машина не остановилась; нужно было выйти на какой-нибудь оживленный перекресток.

По лицу пилота скользили огни рекламных щитов, я взяла его за руку.

– Мне кое-что понадобится от тебя, чтобы по-настоящему получить удовольствие. – сказала я.

– Вот как? – Он отвернулся, высматривая машину, но по тому, как дрогнуло его лицо, я поняла, что он улыбается.

В номере я первым делом открыла мини-бар, намереваясь достать нам что-нибудь, но пилот остановил меня и сел на кровать. Я сбросила платье, стянула и бросила на пол белье, опустилась перед ним на колени. Он рассматривал меня бесстрастно, как я и ожидала.

– Мне нужно, чтобы ты унизил меня, – сказала я.

Он сглотнул.

– Понимаешь, мне надо – больно.

Его пальцы подергивались. Мое лоно дрогнуло знакомой болью – застучало вторым пульсом. Я опустилась на кровать рядом с ним – животом вниз, положив голову на руки. Он поднялся, подошел ко мне; намерения ясно читались на его лице.

На подушке лежали шоколадки, и я подумала, что в номере побывала горничная.

Когда он ушел, я заказала ужин в номер и подумала наконец о Джей Пи. Получилось, будто он ждал полдня, терпеливо и неназойливо, пока я не вспомню о нем. Вот выпью еще немного и, может быть, позвоню ему. Я знала его рабочий номер, по которому он отвечал всегда. А может, я расстроена смертью Матери, сижу в Манчестере одна-одинешенька, и мне не к кому больше обратиться? !

– Мне еще целую неделю нужно быть в Лондоне, – продолжила бы я свою мысль, – если не дольше.

Я слышала, что он теперь живет в пригороде с новой девушкой и небольшой собачкой.

– Или с небольшой девушкой и новой собачкой, – говорила Оливия. – Я уже не помню.

Мне вспомнился тот день, когда Джей Пи уезжал из нашей квартиры. Я думала, он вызовет фургончик или попросит кого-то из друзей помочь с переездом, но он просто уложил вещи в два чемодана и пару картонных коробок и ждал на улице такси. Шел дождь, подняться обратно он отказался, как будто, если мы снова окажемся рядом, он передумает. Все равно бы не передумал. Ничего нельзя было исправить. Никому из нас.

Я подтянула ноги к груди и нащупала шрамы на коленке – кожа в том месте была более гладкой. Затем отыскала шрамы от других операций. Пальцы следовали привычным маршрутом. Шрамы безукоризненны – не видны даже при близком освещении. Когда я показала их Джей Пи, он никак не отреагировал.

– А я и не замечал, что они там есть, – сказал он, и за это я любила его еще сильнее.

Нет, ничего нельзя было исправить, никому из нас.

Чтобы отвлечься, я стала думать о том, закончился ли праздник, на который пошла Эви. Время позднее, а там, где жила Эви, – уже совсем поздно. Я погасила свет и поставила будильник, чтобы не опоздать на завтрак.

* * *

– Эви, – позвала я. – Сегодня у нас получится.

Бескрайнее утро простиралось перед нами – унылое и пустое. Уже много недель я жила с какой-то странной болью внутри, сегодня стало хуже; запах у крови изменился. С другой стороны, я не понимала, мучит меня именно боль или это предвкушение бьется в моем животе, словно чудовище вылупляется из яйца.

Я попыталась высвободить руки; после того как Отец промахнулся, я пробовала каждый день. Левая рука выскальзывала, а вот правая застревала на костяшках.

– Как сегодня – теплее? – Я продолжала выкручивать кисть, но она, кажется, застряла еще сильнее. Пальцы распухли. У меня возникла одна идея, которую Итан, когда-то увлекавшийся книгами о Диком Западе, назвал бы салуном «Последний шанс» [6 - Last Chance Saloon – популярное в США в XIX веке название баров, располагавшихся рядом с районами, в которых продажа или распитие алкогольных напитков были запрещены. Название бара напрямую указывало, что это последний шанс выпить перед тем, как оказаться в подобном районе. ]. Мой план не имел обратного хода, и на тот случай, если Отец заглянет к нам перед обедом, я должна была оставаться в цепях. Придется подождать.

Я слышала, что он проснулся: когда Отец спускался, его шаги прогромыхали по лестнице, – неужели мы ошиблись? Может, надо действовать сейчас? Он пришел в кухню, зажурчал утренний разговор, прерываемый завтраком, раздумьями или молитвами, которые все читали про себя. Я давно разуверилась в Отцовском Боге, но сейчас закрыла глаза и стала молиться – другим божествам, неистовым и первобытным. Я молилась и молилась.

Когда я снова проснулась, утро еще не кончилось. Я была в густой темноте, где-то на границе сознания. В кухне бряцали столовые приборы. Запах материнской стряпни, пробравшись по лестнице, теперь клубился в нашей комнате. Я ощутила во рту скудные ниточки слюны.

– Первое, что ты закажешь на свободе? – Эта тема всегда разгоралась быстро. – Чай в «Ритце» или в «Греческой таверне»?

Эви подтянула колени к груди, закашлялась и ничего не ответила. Я вдруг заметила, что ноги у нее стали какими-то странными – ниже голени несоразмерно большими, как башмаки клоуна.

Я зарекалась представлять себе, как едят родители, но тот день был последним, и я решила – можно. Они за кухонным столом, Ной сидит на своем стульчике и таращится на них младенчески бессмысленным взглядом. Мать испекла яблочный пирог и собирается его разрезать. Золотистая корочка присыпана сахаром; там, где кусочки фруктов выкипали наружу, в корочке остались мягкие ямки. Нож входит в тесто, Мать надавливает. Пирог разрезан, и аромат горячих фруктов поднимается над столом. Она отрезает кусок для Отца и подает его на нагретой тарелке. Не торопясь попробовать сама, наблюдает, как он жует. Рассыпчатое тесто и тягучая начинка перемещаются у него во рту. Она наслаждается удовольствием, с которым Отец ест.