Долгий путь домой - Луиза Пенни

– У вас здесь одни пейзажи, – сказал Гамаш, не отводя взгляда. – Большинство написано в квебекских деревнях. Эти художники находили там вдохновение, создавали свои лучшие творения. Вы хотите сказать, что музы обитают только в больших городах? Что творчество невозможно в сельской местности?

– Не пытайтесь сделать из меня дурочку, – огрызнулась она, сбросив маску вежливости. – Все художники разные. Я мать Питера. Я знаю его. Кто-то может процветать в глуши, но Питеру необходимы стимулы. Его жена это знала и намеренно его изолировала. Искалечила. Тогда как ему требовались поддержка и поощрение.

– А вы давали ему это? – спросил Гамаш.

Непоседливо бегающие глаза месье Финни сфокусировались на госте. Наступило молчание.

– Я думаю, что поддерживала моего сына больше, чем ваши родители – вас, – сказала мадам Финни.

– У моих родителей, как вам известно, не было такой возможности. Они погибли, когда я был ребенком.

Она в упор смотрела на него.

– Я все время спрашиваю себя, как бы они отнеслись к вашему выбору профессии. Полицейский… – Мадам разочарованно покачала головой. – Да к тому же полицейский, которого пытались убить коллеги. Вряд ли это можно назвать успехом. Кстати, вас ведь, кажется, ранил ваш же инспектор? Это правда?

– Айрин, – произнес месье Финни, в его обычно кротком голосе послышалась предостерегающая нотка.

– Если уж быть справедливым, то я тоже стрелял в одного из моих коллег. Видимо, такая уж карма.

– Убили его, насколько я помню. – Она смерила Гамаша гневным взглядом. – В лесу у той самой деревни. Неужели вас не преследует это видение каждый раз, когда вы там проходите? Если, конечно, вы не гордитесь содеянным.

Как же случилось, что он все-таки оказался в пещере? И затащило его туда улыбающееся ловкое существо. Затащило и выпотрошило.

И еще не закончило своего дела.

– Интересно, что бы сказали родители, узнав о решении сына уйти в отставку. Убежать и спрятаться в той деревне. Вы говорите, что Питер потерпел неудачу? Но он, по крайней мере, не опускает рук.

– Вы совершенно правы, – ответил Гамаш. – Я никогда не узнаю, что бы сказали родители о моем выборе.

Он протянул ладонь. Она пожала ее, и Гамаш наклонился, приблизив губы к уху мадам. Он почувствовал, как ее волосы щекочут его щеку, вдохнул запах духов «Шанель № 5» и детской присыпки.

– Однако я знаю, что мои родители меня любили, – прошептал он, потом немного отстранился, чтобы видеть ее глаза. – А Питер знает?

Гамаш выпрямился, кивнул месье Финни и пошел по темному коридору к выходу из этого дома.

– Постойте…

Гамаш помедлил у двери, повернулся и увидел, что Финни ковыляет к нему.

– Вы беспокоитесь о Питере? – спросил старик.

Гамаш посмотрел ему в глаза и кивнул:

– Было какое-то место, куда он ездил ребенком? Какое-то особое для него место? Любимое? – Он помедлил. – Безопасное?

– Вы имеете в виду реальное место?

– Да. Когда человек переживает трудные времена, его тянет туда, где он был счастлив когда-то.

– И вы считаете, что Питер переживает трудные времена?

– Да.

Финни задумался, потом покачал головой:

– К сожалению, ничего такого мне не приходит на ум.

– Merci, – сказал Гамаш.

Он пожал руку Финни и вышел, стараясь идти размеренным шагом. Стараясь не спешить. Хотя ему и хотелось побыстрее оказаться подальше от этого дома. Он почти слышал, как Эмили Карр, Александер Джексон и Кларенс Ганьон зовут его. Умоляют забрать с собой. Умоляют ценить их, а не держать просто за их ценность.

Сев в машину, Гамаш перевел дыхание, вытащил телефон и увидел послание от Бовуара. Жан Ги приехал с ним в Монреаль, и Гамаш высадил его возле управления.

«Ланч? » – спрашивал Жан Ги.

«„Май Сян Юань“, Чайна-таун», – ответил Гамаш.

Через минуту его телефон заверещал. Жан Ги прислал ответ, что будет ждать его там.

Вскоре за мантами они смогли сравнить записи.

Глава восьмая

Жан Ги Бовуар проделал в верхушке манта отверстие и налил туда соевый соус. Потом подцепил мант ложкой и заправил в рот.

– Мм!

Гамаш проследил за ним, радуясь хорошему аппетиту Жана Ги.

Потом подхватил палочками креветку и мант с кинзой и съел.

Бовуар отметил, что рука шефа больше не дрожит. По крайней мере, заметно. Перестала дрожать.

Захудалый ресторанчик в Чайна-тауне заполнялся посетителями.

– Вавилонское столпотворение, – проговорил Жан Ги, стараясь перекричать шум.

Гамаш рассмеялся.

Бовуар отер подбородок бумажной салфеткой и заглянул в блокнот, лежащий на ламинированной столешнице рядом с тарелкой.

– Итак, вот что мы имеем, – сказал он. – Я проверил на скорую руку движение кредиток и банковских карточек Питера. Уехав от Клары, он около недели провел в отеле в Монреале. Снимал двухкомнатный номер в «Кристалле».

– Двухкомнатный? – переспросил Гамаш.

– Но не из самых больших.

– Значит, он все же не стал облачаться во власяницу, – заметил Гамаш.

– Да. Если кашемировый костюм не считать власяницей.

Гамаш улыбнулся. По стандартам семейства Морроу изысканный отель «Кристалл» считается, вероятно, подобием хлева. Он не идет ни в какое сравнение с «Рицем».

– А потом? – спросил Гамаш.

– Рейс «Эйр Канада» до Парижа. Географический симптом? – предположил Бовуар.

Гамаш подумал немного:

– Не исключено.

Следователи знали, что отчаявшиеся люди бегут от несчастья. От одиночества. От неудач. Они бегут, предполагая, что вся беда здесь. Думают, что где-нибудь в другом городе начнут с чистого листа.

Из этого редко что-то получается. Проблема не в географии.

– Где он остановился в Париже?

– В отеле «Ориан». В Пятнадцатом округе.

– Vraiment? [27 - Правда? (фр. )] – удивился Гамаш.

Он хорошо знал Париж. В Шестом округе Парижа, в крохотной квартирке, жил его сын Даниель с семьей – женой Розлин и двумя детьми.

– Вы ждали чего-то другого, patron? – спросил Жан Ги, который на вечеринках притворялся, будто знает Париж, хотя это было не так.