Ты знала - Эшли Одрейн

Спустя годы, когда Вайолет уже нормально спала по ночам, я все равно просыпалась – мне чудился ее плач. Схватившись за сердце, я вспоминала, что натворила. Угрызения совести и необъяснимое удовлетворение от того, что я ее игнорирую. Возбуждение, с которым я писала под смесь музыки и рыданий. Как быстро заполнялись страницы, как трепетало сердце, как стыдно было, когда ты меня разоблачил.

Глава 18

Моя мать не могла находиться в замкнутом пространстве. На пыльных полках пустой кладовой валялся мышиный помет – зверьки наведывались туда за засохшим арахисом и сахарными крошками. На дверях сарая висел замок, вход в подвал был заколочен тремя досками. Сесилия сама забила ржавые гвозди.

Мне было восемь. Изнурительно жарким августовским днем я выбралась из душного дома. Мама сидела во дворе за пластиковым столом и курила. Трава на нашем участке, огороженном ржавой проволочной сеткой, вся пожелтела от зноя. В воздухе витала гнетущая тишина; казалось, голоса соседей не могут прорваться к нам сквозь удушливый смог. Утром я была в гостях у Эллингтонов, и миссис Эллингтон отправила нас отдохнуть в прохладный подвал. Она принесла нам туда покрывало, вареные яйца и апельсиновый сок в пластиковых стаканчиках с нарисованными шариками, оставшихся с дня рождения Дэниела, и мы играли в пикник. Я спросила маму, нельзя ли мне спуститься в подвал. Можно ведь отодрать доски другим концом молотка, как делал папа, когда чинил крыльцо на прошлой неделе.

– Нет, – резко ответила она. – Не приставай.

– Мамочка, пожалуйста. В подвале так прохладно.

– Не приставай, Блайт. Я тебя предупреждаю.

– Ну пожалуйста. Я умру от жары, и это будет на твоей совести.

Мама ударила меня по лицу, но пальцы лишь скользнули по мокрой от пота щеке. Она вскочила с места и ударила снова, на этот раз кулаком и прямо по губам, сильно и целенаправленно. Выбитый зуб чуть не попал мне в горло. На футболку закапала кровь.

– Это молочный, он и так бы выпал, – равнодушно произнесла она.

Я в оцепенении смотрела на зуб, лежащий у меня на ладони. Мама затушила сигарету о жесткую траву. Ее накрашенные губы недовольно искривились. Прежде она ни разу не поднимала на меня руку и мне не приходилось ощущать тошнотворную смесь стыда, обиды и жалости к себе. Я вернулась в свою комнату, сделала из рекламного буклета веер и улеглась на полу в одних трусах. Через час мама зашла ко мне, забрала буклет, разгладила складки и сказала, что ей нужен купон на покупку куриных бедрышек.

Она села на мою кровать, чего раньше не делала, и откашлялась.

– Когда мне было столько лет, сколько тебе, моя мама очень жестоко обошлась со мной. В подвале. Поэтому я туда не хожу.

Я неподвижно лежала на полу, вспоминая ее рассказы, подслушанные по вечерам. Мои щеки горели от ее тайн. Я смотрела на мамины ноги. Она единственная в округе красила ногти на ногах.

– Почему она жестоко обошлась с тобой?

– У нее были не все дома. – Судя по маминому тону, я могла бы и сама догадаться. Она оторвала купон, снова сделала из буклета веер и отдала мне. Я дотронулась до гладкого ярко-розового ногтя на большом пальце ее ноги, – обычно мне и в голову не приходило прикасаться к маме. Она вздрогнула, но ногу не убрала. Мы обе смотрели на мой палец на ее ногте.

– Извини за зуб, – произнесла она и встала.

Я медленно убрала руку.

– Он все равно шатался.

В первый раз мама сама рассказала мне про Этту. Возможно, потом она об этом пожалела, потому что в последующие недели держалась особенно отчужденно. Но я помню, как хотела к ней прикоснуться, просто быть рядом. Я приходила к ней по утрам и тихонько гладила по щеке, а когда она начинала просыпаться, тут же убегала.

Глава 19

Следующие несколько месяцев я решила не писать, а сосредоточиться на Вайолет.

Доктор не обнаружила у меня симптомов послеродовой депрессии. Я тоже. На приеме мне предложили заполнить анкету:

Волнуетесь ли вы без особой на то причины? Нет.

Страшитесь ли вы того, что ранее вас радовало? Нет.

Чувствуете ли вы себя настолько несчастной, что не можете спать? Нет.

Вы думали о том, чтобы причинить себе вред? Нет.

Вы думали о том, чтобы причинить вред ребенку? Нет.

Врач посоветовала вернуться к любимым делам, которыми я занималась до рождения ребенка. Например, к написанию рассказов. Я знала, ты плохо отнесешься к такой идее, поэтому солгала, что мне рекомендовали упражнения, прогулки на свежем воздухе и повторный прием через шесть недель. Я начала гулять с Вайолет по утрам. Мы приходили в центр города к твоему офису, около одиннадцати ты спускался к нам выпить кофе. Как только ты появлялся из лифта, Вайолет тут же взвизгивала от восторга. Ты радовался, видя меня довольной и разрумянившейся. Нашей дочери почти исполнился год, она стала интересоваться окружающим миром, поэтому я записалась на музыкальные занятия «Мама и малыш» и в бассейн. Ты снова ко мне потеплел – такой я тебе больше нравилась. Теперь мне приходилось еще сильнее доказывать свою состоятельность. Мы все были при деле.

Случались ли у нас счастливые мгновения? Случались. Однажды вечером я включила музыку, отчищая кухню. Все было заляпано едой – грязные пятна на одежде, на лице у Вайолет, на полу. Она смеялась в своем стульчике, пока я танцевала с веником, и вдруг протянула ко мне руки. Я подхватила ее, закружила по кухне. Она запрокинула голову и радостно взвизгнула. Раньше между нами такого не было – непосредственности, легкомыслия, покоя. Миссис Эллингтон и ее прихватка. Оказывается, счастье так близко, стоит лишь протянуть руку, а я вместо этого выискивала изъяны в нашей семье. Я покрыла Вайолет поцелуями. Та отстранилась и удивленно взглянула на меня, – наша дочь привыкла получать ласки лишь от тебя. Она потянулась ко мне мокрыми губами и издала звук «ах-х-х-х».

– Мы стараемся, правда? – шепнула я.

Все это время ты с улыбкой наблюдал за нами из коридора. Мать и дочь на кухне – безупречная картина. Переодевшись, ты налил вина, поцеловал меня в лоб и произнес: