Петр Великий – патриот и реформатор - Александр Половцов

К концу года система управления пригородными дворцами-музеями изменилась. Отдел имуществ Наркомпроса учредил новый порядок: во главе каждого дворца ставился комиссар, ведавший административно-хозяйственной деятельностью музея. Одновременно с ним назначался хранитель, занимавшийся научной, хранительской и экспозиционной работой. Вполне понятно, что это были люди разной классовой принадлежности, и в каждом музее фактически образовывалось двоевластие: комиссары осуществляли руководство, не понимая специфики музейной работы, а компетентные хранители не имели никаких прав. Это решение стало началом краха музейной политики первых послереволюционных месяцев.

А. В. Луначарский, размышляя о будущем памятников, обсуждал его с А. А. Половцовым. «Почему эти дворцы привлекают? Почему они тешат? Почему в них устремляются толпы обывателей, в особенности же рабочих? Потому что они грандиозны и в грандиозности своей художественно закончены. Когда народ сам создаст свои приемные залы, свои залы для танцев молодежи, свои народные дворцы, и создаст их, конечно, еще грандиознее и во многом совершеннее в другом типе. Но он ни у кого другого не научится той ослепляющей шири, тому художественному размаху, которые именно дворянство дало во время своего апогея», – писал нарком [7 - Луначарский А. В. Об искусстве: В 2-х т. / Сост. , подгот. текста и примеч. И. А. Саца, А. Ф. Ермакова. М., 1982. Т. 2. С. 161–177. ].

Надеясь на достойное решение судьбы императорских и великокняжеских дворцов и аристократических особняков, Половцов был взволнован судьбой частных коллекций. Он понял, что позитивная работа с большевиками и А. В. Луначарским позволит ему сохранить и свое, и другие собрания. В этом ему должны были помочь опыт собирателя и, что гораздо важнее, дипломатические навыки. Добиваясь необходимой помощи от Луначарского, он при этом признавался: «Я никогда не понимал, как такой прекрасный многогранный человек, обладающий развитой эстетической культурой, добровольно стал членом труппы диких орангутанов, узурпировавших и злоупотребляющих властью, уничтожающих все, что делает жизнь приемлемой» [8 - Цит. по: Мениль Жак. Искусство в Советской России / Коммунистический бюллетень. 1922. № 8. Пер. автора. ].

С начала 1918 года Луначарский работал над документами, запрещающими торговлю произведениями искусства [9 - «Декрет о запрещении вывоза и продажи за границу предметов особого художественного и исторического значения» за подписью В. И. Ленина, А. В. Луначарского, В. Д. Бонч-Бруевича и Л. А. Фотиевой был обнародован 19 сентября 1918 г. ]. «Проект этот имеет целью устранить возможность поднятия цен на художественные произведения и скопления их в богатых руках. Предполагается, что все антикварные художественные произведения должны быть признаны народной собственностью и что они должны быть сконцентрированы в музеях, доступных всему народу», – писали газеты в январе 1918 года.

В июле коллегия Г. С. Ятманова учредила одну комиссию для контроля вывоза произведений за границу, а другая, во главе с В. П. Зубовым, начала проверку оставленных домов, торговых складов и рынков, где пыталась обнаружить оставленные владельцами картины, фарфор и бронзу. Члены этой комиссий, известные деятели культуры, были воспитаны в уважении к личности и частной собственности, и в оставленные хозяевами дома они входили с волнением, но все-таки шли туда, участвовали в отборе предметов, имеющих историческую и художественную ценность, составляли их описи. Все они хорошо понимали, что коллекции, брошенные на произвол судьбы, непременно погибнут, и не боялись упреков в превышении полномочий.

«Мы можем с гордостью и уверенностью отвести от себя это обвинение и сказать, что мы совершили чудеса в деле охраны таких памятников. Конечно, я отнюдь не хочу этим сказать, что за время революционных восстаний и боев не погибли отдельные художественные ценности. Мы знаем о некоторых сожженных барских усадьбах, разрушенных библиотеках, раскраденных коллекциях и т. п. Но ведь надо же понять, что такое великое потрясение, как революция, не может не сопровождаться отдельными эксцессами. (…) Что касается музеев, то они находятся в самом образцовом порядке под руководством лучших музейных деятелей, они весьма обогатились благодаря перевозу в них произведений искусства и старины из барских особняков и усадеб», – писал Луначарский [10 - Луначарский А. В. Об искусстве: В 2-х т. / Сост. , подгот. текста и примеч. И. А. Саца, А. Ф. Ермакова. М., 1982. Т. 2. С. 52–57. ].

В деле спасения художественных ценностей Половцову принадлежала особая, малоизвестная до настоящего времени роль: предложив Луначарскому превратить конфискованные в пользу государства частные дворцы в хранилища ценностей, свою должность директора музея в Павловске он хотел использовать для вовлечения профессиональных искусствоведов и реставраторов в процесс сохранения их коллекций, движимый чувством горечи от того, что его собственный дом был ограблен и подвергнут вандализму.

В декабре 1917 года по мандату, выданному А. А. Половцову А. В. Луначарским, в музей Штиглица перевезли собрание прикладного искусства из дворца великого князя Николая Николаевича – фарфор, хрусталь, резную кость и камень. В 1918 году он передал в музей часть своего личного художественного собрания и имущество с его дачи на Каменном острове.

А. А. Половцов беспокоился о коллекциях великого князя Павла Александровича, казненного в 1919 году в Петропавловской крепости. Павлу Александровичу и его супруге Ольге Валериановне Палей Половцов в Италии помогал формировать собрание и хорошо знал его уровень. Как член Комиссии изящных искусств Половцов добился, чтобы дворец Палей в Царском Селе, названный А. Н. Бенуа «элегантным осколком Парижа», после национализации стал «народным музеем». В парадных залах первого этажа появилась новая музейная экспозиция, а жилые помещения верхних этажей занял склад музейного фонда, куда определили царскосельские коллекции Кочубея, Вавельберга, Остен-Сакена, Стенбок-Фермора, Куриса, Ридгер-Беляева, Мальцева, Серебряковой и других. Первые экскурсии, устраивавшиеся два раза в неделю, проводила сама хозяйка, О. В. Палей, но впоследствии музей закрыли, некоторые коллекции возвратили прежним владельцам, часть предметов поступила в музеи, но большинство распродали.

В центре внимания Половцова все это время оставался Павловск с его неповторимым расположением, архитектурой и убранством. «Это не типичная резиденция монарха, великолепно обрамленная показной роскошью, а олицетворение вкуса хозяйки, интеллигентной и образованной. Я хотел бы уберечь этот особый дух прошлого в этом доме, полностью сохранить эту атмосферу, чтобы дух этот мог усилиться, если благочестивый и ревностный священник смог бы разжечь священный огонь и спасти этот чудесный аромат, исходящий от Павловска, для других поколений», – писал Половцов в эмиграции, считая себя наследником Павловска по крови.

Во дворце-музее за короткое время проделали огромную работу. В обстановке анархии, голода и холода Половцов, проведя часы за чтением бумаг Марии Федоровны, с ноября 1917 года занялся составлением описи собрания, боясь, что в случае «вторжения народных масс» уникальные произведения могут быть погублены или украдены. С наступлением весны он задумался о восстановительных работах в парке и необходимой во дворце реставрации, которую начал проводить на собственные деньги. В июне месяце 1918 года дворец открыли для публики.