Убийство с гарантией - Анна Зимова

То, чем он занимался, называлось «глубокой обработкой древесины». Можно было бы трудиться в швейном цеху или в хлебопекарне, но выяснилось, что для подобной работы он негоден. Все тренинги по продажам рекламы и курсы повышения квалификации, которые он прошел, не смогли перевесить факт – чтобы зарабатывать здесь и сейчас, у него абсолютно нет навыков. Он не имеет представления, что делать с мукой, знает только смутно, что она бывает ржаная и пшеничная, и не в курсе, с какого краю нужно подступиться к ткани, чтобы сшить из нее куртку, порты или наволочку с пододеяльником.

Предприятие производило деревянные оконные и дверные блоки и мебель. Он никогда не отрицал, что физическая работа может быть тяжела, но она оказалась совершенно невыносима. Токарное, фрезерное, сверлильное дело, полировальные работы – вот лишь небольшой перечень специальностей, которые он освоил бы, если бы знал, что его ждет заключение, но не освоил. Поэтому ему досталась самая дурная и нудная работа – шлифовать фанерные листы. Он и с ней не справлялся, хоть и старался. Листы оказались настолько тяжелы, что после переноса каждого нужно было несколько минут ждать, пока не утихнет дрожь в ногах и руках. Фанера норовила соскользнуть со стола, который был для нее слишком узок. Всегда в воздухе висела мельчайшая пыль. Он попросил респиратор – и получил несильный, но унизительный толчок по плечу и обещание, что получит со следующей просьбой удар по почкам. Перчатки не спасали от заноз, подушечки пальцев то и дело нарывали. По ночам он кашлял, ворочался от дергающей боли в кистях; кашляли и многие другие. Полудурок оказался агентом бессонницы и едва не довел его до сумасшествия. Только сон начинал прибирать – раздавался вой. Певун орал что ни ночь, его репертуар составляли в основном песни из советских кинофильмов, блатные он не пел. Днем он певуна жалел, а ночью клялся себе вполне серьезно: «Задушу». Поначалу казалось, территория зоны так велика, что в ней можно даже заблудиться, но это только оттого, что у него не было времени обойти ее и рассмотреть все толком. В те, первые, дни он доходил до койки и падал на нее, едва сдерживаясь, чтобы не заплакать от боли, голода, усталости и остобрыдлых песен. Ему попросту было безразлично, что творится в соседних бараках, чем тут можно заниматься, кроме работы, и как вообще тут живут люди. В его барак селили таких же работяг, как и он, большинство уставало не меньше. Не до выяснения отношений им было, тут до шконки бы доползти вечером. Достижения первых двух месяцев в колонии общего режима в деревне Угловка были такие: он еще больше похудел, испортил легкие, охрип, искалечил руки, заработал аритмию и невроз – а денег получил столько, что на воле хватило бы один раз поесть в приличном кафе. Это если еще особо не выпивать.

Василь

Синие туфли-лоферы из отказной коробки сдавала девушка, красивая, курносенькая, совсем молоденькая. В черных блестящих волосах ровная ниточка пробора, челка заправлена за сладкое, слегка оттопыренное ушко. Разговаривала вежливо, просила только, чтобы побыстрее. И не забрала свои лоферы.

Много ли Василь может сообщить о ней после трех минут общения? Кое-что может. Обувь человека иногда расскажет о нем что-нибудь. Вот лоферы сказали ему, например, что девушка переживает не лучшие времена. Туфли дорогие, но сильно заношенные. Богатенькая цаца такие выкинет не раздумывая, а эта решила отремонтировать. Во-вторых, девица работала, и работала в офисе. Почему он так решил? Хоть ремешок и «пополз» и стелька сбита, но подошвы не испорчены, по улице девушка в них не гуляла. К платью ее, веселенькому, легкомысленному, они не подходили совершенно – такие носят с деловой одеждой. И сдавала она их в пятницу и планировала в понедельник снова их надеть. Но по какой-то причине не вернулась. А почему, это не его ума дело. Он туфлям ремонт дал да положил в коробку. Захочет – придет.

Денек продолжался в том же духе, что и начался. С утра труп, потом потоп. И ладно бы, воды прилетело всем поровну, нет, вся до капельки досталась Василю. Текло сверху, с балюстрады. Он заметил воду, только когда шустрая струйка из-под стены скользнула к нему под стол. На балюстраде стучали чьи-то каблучки, много каблучков, ругались женские и мужские голоса. Василю показалось, что он слышит среди них голос Виктории.

Отправил первым делом Ульяну в туалет за тряпками. Ходила минут пятнадцать, хотя дороги туда минута. За это время воды набралось больше, и он стал промокать пол ветошью. Тряпки Ульяна, слава богу, принесла, но про ведро, конечно, не вспомнила. А отжимать ты во что будешь? Должна же в женщине быть хоть какая-то хозяйственная жилка? Хоть самая тонюсенькая! Ругаясь (пока про себя), сам пошел за ведром, взял два и по дороге оценил обстановку. Да, течет из кафе Виктории, шум оттуда. Он увидел саму Викторию. Рядом с ней стоял ее брат Кирилл и командовал парой мужичков-сантехников. Виктория была зла. Ясно дело, не хочет мужу признаваться, что облажалась, спешит до его прихода прибраться.

Многие арендаторы вышли полюбоваться, как Василя топят, но чтобы подсобить, такого, конечно, не было. Всюду это равнодушие, как будто они не в одном помещении сидят. Ведь сейчас его заливает, а через минуту вас начнет. Ульяна тряпочку мяла двумя пальчиками, воды собрала в свое ведро на донышке. Протерла пол внутри и снова села на табуреточку. Святые угодники, дайте Василю сегодня терпения. Не выдержал:

– Ульянка! Вокруг себя протерла и всё? Вода закончилась, значит? Не видишь, что ли, сколько осталось?

Осчастливила – снова принялась тряпкой елозить.

Посетители морщатся, перескакивают через грязную воду, смотрят с укоризной. Не будет тебе сегодня клиентов. Не твой день.

Кумушки из «Продуктов» помочь ему и Виктории не вызвались, только стояли, смотрели и злорадничали, один хрен, не их затопило. Ничего, Виктория тоже позлорадствует, когда придет к вам через неделю арендную плату собирать. Не любят у них Вику, никто не любит. Это от недальновидности. В смысле, любить жену хозяина, конечно, не обязательно, но вот гадить ей точно не стоит. А вот Василю Вика нравилась. И не только потому, что красивая, а потому, что есть в ней еще деловая жилка. Правда, Викой он ее называл только про себя, а вслух всегда, конечно, Викторией Львовной.

Когда Иван на ней женился, все заладили: «Дырка Ивана». А Вика стала мужу нехило так помогать, ремонт в здании кое-какой сделала. Комплекс-то раньше выглядел не ахти-вахти. Вывески у них висели в стиле «кто в лес, кто по дрова». Так она заставила мужа все содрать и напечатала всем одинаковые, красные с белым. Стало аккуратно. Виктория тоже дальше своего носа глядит, хочет, чтобы у них был не сарай, а приличное место. Потом она кафе здесь открыла, посетителям есть где перекусить. Ничего такое кафе, уютное. Но про Вику все равно шипят по углам: «Соска хозяйская».