День Всех Святых - Дмитрий Захаров

Молодой парень только что демобилизовался. Он готовился к поступлению в школу полиции, а пока проходил стажировку в оперативном отделе. Саня Васильченко был покладистым человеком, с удовольствием бегал за квасом в ближайший магазин для сотрудников. Ермаков иногда брал сообразительного паренька на задания.

– Не кричи так, оглушишь!

Капитан поднялся со стула и вышел в коридор. Здесь пахло старой одеждой и несвежими носками.

– Говори!

– Я свидетеля нашел!

– Какого свидетеля? !

– Алкаш местный, – частил Васильченко, словно боясь, что его перебьют. – Он в домике сидел, на детской площадке. На черта похож!

Ермаков машинально провел ладонью по висящей на вешалке мужской куртке. Ткань была сухой, а дождь лил со вчерашнего вечера. В его практике был случай, когда по заявлению о пропаже человека было возбуждено уголовное дело, а мужик все время прятался в соседней комнате. Выходил по ночам, подышать воздухом.

– Что значит – похож? !

– Жуткий такой… Ресниц и бровей нет! Он видел, как гражданин спасался от кого-то, бежал в эту самую парадную…

В комнате загремел телевизор. Актер, играющий роль серьезного мужика, продолжал ругаться, что-то невразумительное отвечала брюнетка.

– Понял. Сейчас буду. Монстра своего никуда не отпускай.

Он спустился по лестнице, не дожидаясь лифта. Распахнул входную дверь, холодный ночной воздух освежил лицо. Холерик! Жена права! Он больше десяти лет на оперативной работе, а так и не научился дистанцироваться от проблем потерпевших. В психологии такое состояние называется «профессиональное выгорание». Он еще не выгорел.

Дождь закончился, на небе проступили тусклые осенние звезды. Саня с торжествующим видом вел к машине мужчину.

– Вот! – закричал он еще издали. – Гражданин Копейкин!

Ермаков посмотрел на бродягу. Тот был жилистым, ростом выше капитана, нетипичного для бездомных спортивного телосложения. Он был одет в синюю куртку с эмблемой «Адидас» и мешковатые джинсы. Возраст в районе сорока лет. Устрашающим был цвет его лица – прозрачно-белый, как пергамент, и красноватая радужная оболочка глаз. Брови и ресницы были почти незаметны на фоне молочного цвета лица.

– Фамилия?

– Сказал уже, гражданин начальник! Копейкин я! – Мужик вел себя дерзко. Крепкие узловатые кисти рук покрывала синяя вязь татуировок.

– Сидевший?

– Все, что отдал хозяину, то мое! – нагло сказал бродяга.

– Расскажи, что видел…

– А чё тут говорить? Дождь шел, я в избушке детской пережидал. До ночлежки топать через весь город, а кроссы дырявые совсем. Там «скорая помощь» подъехала, – протянул он палец в направлении высокой арки. – Прошло минут пять, а потом чувак какой-то драпанул оттудова. Вот и все!

– За ним кто-то гнался?

– Не было такого. Я из окошка домика видел. Вроде шум был, как собака рычит, или это тот чувак, что драпал, заревел как белуга… – Он усмехнулся.

– А потом что было?

– Ничего! – Копейкин пожал широкими плечами.

– И ты не вылез из своей пещеры посмотреть, что там случилось? – недоверчиво спросил капитан.

– Не-а… Слышь, начальник, раньше динозавры жили? Жили… Вымерли. Почему? Потому, что высовывались, куда не просят. А клопы живут до сих пор. Знаешь, почему? – И, не дожидаясь ответа, сказал: – Потому, что не высовывались! – Он громко засмеялся, довольный своей остротой.

Ермаков автоматически отметил – передние зубы у бродяги были большие, крепкие и белые, как сахар, чего среди бездомных практически не встречается. По уставу следовало доставить бойкого бомжа в отделение и допросить его как следует, но интуиция подсказывала оперативнику не давить на свидетеля. Тот закроется и ничего не расскажет, а то еще хуже – начнет врать.

– Сотовый телефон у тебя есть? – спросил он.

– А как же! – Копейкин похлопал себя по карману куртки.

Капитан протянул свою визитку, немного подумал и приложил к ней пятисотрублевую купюру.

– Кинь деньги на счет и поезжай на метро… Если что еще вспомнишь, позвони!

Бродяга принял деньги подчеркнуто равнодушно, визитку сунул в карман джинсов.

Позже, трясясь в УАЗе и глядя в темный осенний пейзаж за окном, капитан Ермаков вспомнил еще одну деталь. Правую руку Копейкин постоянно держал в кармане куртки. На сбивчивый вопрос Васильченко, почему он отпустил свидетеля, он ответил:

– Видел, какие у него партаки? Этот парень был в зоне типа пахана. Особая, брат, психология! Если он не захочет говорить, клещами слов не вытянешь!

Сейчас он сомневался в правильности своего поступка, но время не имеет обратного течения. Часы на торпеде уазика замерли в форме устремляющейся вверх стрелы. Наступила полночь.

3

Дежурный РУВД находился в затруднительном положении. Странный гражданин обосновался в отделении с трех часов дня. Высокий, лет тридцати, упрямый взгляд карих глаз пустоту сверлит. Такие ребята своего добиваются! – решил лейтенант Малышев. Гражданин явился, волоча за собой громоздкий чемодан на колесиках вроде тех, что отдыхающие берут в отпуск. Он требовал возбуждения дела по факту пропажи его невесты, Авдеевой Марины Сергеевны, гражданки Великобритании. Вел себя дерзко, чем вывел из себя флегматичного дежурного. Малышев в приеме заявления отказал, так как с момента пропажи женщины прошло всего несколько часов, но на всякий случай исписанный аккуратным почерком лист бумаги спрятал в папку. Гражданин не стал спорить, а уселся на скамейку. Звонил служебный телефон, поступали сообщения с телетайпа, мирно жужжал факс, выплевывая рулоны бумаги. В дежурную часть входили сотрудники, обмениваясь короткими шутками. В начале двенадцатого ночи задержанный за бродяжничество уголовник, до того момента мирно спавший в застекленном обезьяннике, как называлась камера для временного содержания подозрительных лиц, протрезвел и начал орать благим матом. Малышеву пришлось отвести бродягу в камеру. Когда он проходил мимо гражданина, тот не отвел взгляда от безупречной гладкой стены, покрашенной в нейтрально зеленый цвет.

– Приходите послезавтра, у вас примут заявление, – сказал Малышев. – Таковы правила.

– Я мешаю? – спросил мужчина.

– Сиди, коли делать не черта! – буркнул лейтенант.

Через застекленное окно он увидел, как гражданин достал из сумки бутерброд с сыром и принялся жевать. Вкуса пищи он не чувствовал, а ел ради того, чтобы поддерживать силы.

Хлопнула дверь, вошел капитан Ермаков. Его брюки потемнели от воды, смуглое лицо было насуплено.