За миг до полуночи - Наталья Андреева

– Да ты посмотри на себя!

– Смотрю. Радуюсь.

Он поправил ворот белоснежной рубашки с воротом апаш, повернувшись спиной, глянул, хорошо ли сидят новые штаны из черной кожи. А что? Неплох! Очень даже неплох! На работу, как на праздник, так что ли? И стал насвистывать песенку из кинофильма Боба Фосса «Кабаре». Его любимого, между прочим. «Come to this cabare…»

– Господи, как ты одет? – продолжала брюзжать приемная мать.

– По последней моде, ма. Ну, все. Буду поздно, как обычно. То есть, рано.

– Мотя!

– Нежно целую. Я благодарен тебе за все. И, разумеется, папе. – Он прихватил черный кожаный пиджак и послал ма воздушный поцелуй. Пока!

– Не трогай его праха! – тут же взвилась она. – Он же в гробу перевернется!

– Папа давно уже сгнил. Там нечему переворачиваться, – заметил он. – Кстати, и его гроб тоже. Сгнил. Очевидно, такова сущность этого явления, – философски добавил он. И кинув прощальный взгляд в зеркало, помахал себе рукой: удачи!

– Циник! – в спину сказала мать.

– Я реалист.

– Для тебя же нет ничего святого!

– Именно. Я рад, что ты это поняла. Деньги положил на столик в кухне. Ни в чем нам любимым не отказывай. Исчезаю.

– Чтобы я взяла эти деньги! – услышал он, уже захлопывая дверь.

Деньги мать все равно возьмет. Но надо соблюсти правила игры. Его работа грязная, недостойная. Деньги, которые он приносит, тоже грязные. Сам он худший из людей, населяющих земной шар. Но без обид. Они не виноваты, что вырастили его таким. Приемные родители. А вот он мог бы предъявить претензии.

Во-первых, они назвали его Матвеем, что само по себе уже маленькая трагедия. А если прибавить к этому, что его приемного отца величали Нестор Лаптев, то это уже конец света! Матвей Нестерович Лаптев! Мама, роди меня обратно и хотя бы имя дай перед тем, как подбросить на порог роддома! Папе было хорошо, с такой фамилией он процветал при советской власти, собирая по городам и весям народный фольклор. Даже докторскую диссертацию сумел защитить, едва перевалило за сорок. А скончался от горя, в возрасте шестидесяти трех лет. Когда понял, что для капитализма и рыночных отношений не приспособлен. И вот вам результат! Инфаркт, реанимация, все усилия врачей оказались напрасны, и как итог – оградка с серебряными «шишечками» на пиках. Нестор Иванович Лаптев. Помним. Скорбим. Очевидно, такова сущность этого явления. Это раз.

Во-вторых, Матвея Нестеровича с детства учили не тому, чему нужно было учить. Изящным искусствам учили! Вы только подумайте! Музыке, танцам. Он занимался не авиамоделизмом, не радиотехникой, не теннисом или, положим, футболом! Он, юноша, занимался бальными танцами! И поступил в Университет культуры на отделение хореографии! Потому что ничего другого, увы, не умел!

Конечно, на бальные танцы сейчас мода, и профессионалы зарабатывают неплохо. Но элита – это с десяток известных пар, которые постоянно выходят в финалы российских и международных конкурсов. Чтобы туда пробиться, надо, во-первых, пахать и пахать, а во-вторых, иметь связи. Лет через несколько можно открыть свою школу бальных танцев и неплохо устроиться в жизни. Но…

Проблема с партнершей. Он пробовал – не получилось. Девицы попадались какие-то деревянные. И не в его вкусе. А он, прежде всего – человек настроения. Может отплясывать так, что зрители начнут неистовствовать. А может провалить все. Несерьезное отношение к проблемам – вот его главная проблема. Даже услышав фразу «это вопрос жизни и смерти», Матвей Нестерович лишь улыбнется и подобно римлянам, наблюдающим бои гладиаторов, опустит большой палец правой руки вниз. Смерть, если вы так хотите! Я лучше умру, чем буду упираться! Если кому-то до зарезу надо победить, Матвей Несторович всегда уступит. Да пожалуйста! Не боец он. Нет, не боец. Очевидно, такова сущность этого явления, именуемого Матвей Нестерович Лаптев.

Третья претензия к родителям – не сумели скрыть, что он подкидыш! Надо было сторожить спрятанный в шкафу скелет, а не греметь костями на всю Ивановскую! Потому что когда собиратель народного фольклора Нестор Лаптев напивался, он становился чрезвычайно болтливым. И тыча в хилую грудь кулаком, спешил сообщить всем о том, какой он благородный человек. Взял из роддома брошенное дитя и пригрел на этой самой груди.

Хорошо, что у Матвея Нестеровича, пусть он и Лаптев, есть чувство юмора, и вообще он циник, как без конца твердит ма. А цинику со смазливой физиономией, отличной фигурой и умением зажигательно отплясывать рок-н-ролл найти высокооплачиваемую работу – раз плюнуть!

Пока работал в подтанцовке, жил впроголодь. Натерпелся, но зато ма была довольна. Изредка она видела сына на голубом экране. И сколько Матвей Нестерович ни внушал ей, что он лишь «задний план», всерьез считала его звездой. И не уставала говорить знакомым: «Ах, мой Мотя! Вы видели, мой Мотя? ». Не сложилось с юной певичкой, которая захотела быть больше, чем просто другом. И поскольку для серьезных отношений с особью противоположного пола Матвей Нестерович еще не созрел, он ушел с гордо поднятой головой. Рабы не мы, мы не рабы! Жаль только, что за это не кормят. Пока болтался без работы, первобытные инстинкты взяли верх, очень захотелось кушать, и когда сокурсник предложил Матвею работать в стриптиз-клубе, он не колебался ни секунды. Спросил только, хорошо ли там платят? Узнав, присвистнул и кивнул:

– О’кей! Когда приступать?

– А тебя не смущает, что тебя будут называть стриптизером?

– Назови хоть горшком, только мой порошком. Слышал такую шутку?

– Полина Петровна будет в шоке, – усмехнулся приятель, которому приемная мать Матвея Нестеровича в детстве давала уроки игры на фортепиано.

– Маман сильно сдала после смерти папа, – притворно вздохнул Матвей Нестерович и возвел к небу томные карие очи. – И хотя по-прежнему упряма, как мул, на то, чтобы тащить воз, ее уже не хватает. Персонального счета в банке у нее нет. Придется о нас позаботиться. А ее брюзжание я как-нибудь стерплю.

Так оно и пошло. Став стриптизером, он назывался уже не Мотей, а Монти. На французский манер. Так значилось на афишах. «Монти» горело огненными буквами, и он даже испытывал тайное чувство гордости. Ну что, съел, Нестор Лаптев? Приемный сынок-то переломил свою судьбу! И никакой он не Лапоть, как дразнили в далеком детстве. Он и в самом деле был изящен, и хотя ростом высок, а сложения отнюдь не атлетического. Тонкий и гибкий, как хлыст, выделывал на импровизированной эстраде такое, на что тяжеловесные атлеты были просто не способны. Женщины, посещавшие клуб, его обожали.